прт. Алексей Уминский

Литургия как центр жизни христианина

Все праздники церковного круга лишены смысла, если нет Пасхи. Потому что, если Христос не воскрес, то все остальные события

Евангельской истории могут быть только историческими, но никак не вечными, и другого отношения к ним, кроме назидательного и культурного, быть не может. А мы говорим, что каждый христианский праздник принадлежит вечности. Именно потому, что Пасха духовно его наполняет, вечность присутствует в нашем времени, и мы становимся реальными соучастниками, присутствующими на этом празднике. То же самое можно сказать и о Литургии, которая не относится к богослужениям обычного богослужебного круга, а стоит особняком, – над всеми известным нам богослужениями. Если не существует Литургии, то вообще бессмысленно совершать какие-либо службы, потому что вместе с отсутствием Литургии признается и отсутствие Церкви, как таковой. Поэтому разговор о Евхаристии будет у нас идти параллельно с разговором о Церкви, о том, что такое Церковь, и как Церковь и Евхаристия (то есть Божественная Литургия) связаны друг с другом. Когда мы приходим ко Святому Крещению, во взрослом ли состоянии, или во младенческом, нас всех священник спрашивает, – А веруешь ли ты Богу? Сочетался ли ты со Христом? И мы говорим, что мы со Христом сочетались и веруем Ему, как Царю и Богу. И таким образом мы присягаем на некое служение, – мы присягнули Богу служить. Сразу после этого читается Символ веры, произносится то, во что мы веруем. И в частности в нашем Символе веры есть такие слова: верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Это очень важно осмыслить: наравне с верой в Бога мы исповедуем свою веру в Церковь. (Ни в одной другой религиозной системе, кроме христианства, нет такого понятия – веровать в Церковь. По катехизису Филарета Дроздова, Церковь – это общество верующих, объединенных единой верой и едиными обрядами. Так можно сказать о любом религиозном объединении, о мусульманах, иудаистах, о ком угодно. Такому обществу можно принадлежать, в него можно входить, заниматься исполнением обрядов, исходя из постулатов веры, но веровать в него невозможно. Ни одно из подобных сообществ не является тем, чем является Церковь для христиан). А что такое веровать в Церковь? Мы же не исповедуем, в самом деле, что мы обещаем Богу ходить в Церковь по воскресеньям и на праздники, причащаться, исповедоваться и так далее. Мы же не обещаем этого, мы говорим, что веруем в Церковь. А веровать в Церковь и исповедовать свою веру означает – исповедовать, что Церковь – это Тело Христово, часть которой – мы с вами. Церковь для христиан, – это не только место, где люди общаются с Богом (потому что с Богом можно общаться и в своем доме, и на воздухе, в любом месте и в любое время), а Церковь – это Тело Христово, как об этом говорит апостол Павел. Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, – так и Христос. Ибо все мы одним Духом крещены в одно тело… (1Кор. 12,13). Он объясняет, что Христос есть глава, а каждый из нас – Его члены. И вы – тело Христово, а порознь – члены (1Кор. 12,27). Глава, отчлененная от тела, не может быть живым организмом, и когда говорится, что это действительно тело живое, то имеется в виду единый, неразделимый живой организм, в котором соединяется человеческое и Божественное. Церковь это то таинственное собрание людей, где происходит общение человека с Богом и Бога с человеком, и где это общение делает Бога с человеком единым богочеловеческим организмом. Мы вступаем в Церковь для того, чтобы стать ее составом, стать ее существом, ее естеством. Церковь делает нас соприродными Христу, потому что мы являемся ее телом, а Он является ее Главой. А сама Церковь, как сказал архимандрит Иустин Попович, это Богочеловек Иисус Христос. Это мы со Христом. И тогда становится понятным, что невозможно просто присутствие человека в Церкви, просто исполнение каких-то внешних правил, просто знание каких-то догматов, но это есть жизненный путь, который для православного человека называется верой. Вера – это такое понятие, которое трудно определить во всей совокупности человеческой жизни. Христос сказал – Я есть путь и истина и жизнь. То же самое можно сказать и о Церкви: Церковь есть путь, Церковь есть истина, Церковь есть жизнь, то есть это жизнь в совокупности, жизнь человека в вере, и в этом смысл христианской веры. Говоря о христианстве, я имею в виду Православие, потому что Православие это и есть христианство. Обычно пытаются утверждать, что есть христианство, а в христианстве есть свои части: одна часть христианства – это Католицизм, другая – Православие и т.д. Но мы должны понимать, что Православие это не часть христианства, а само христианство, и когда мы говорим о христианстве, мы говорим о Православии.

Наконец, мы исповедуем не просто то, что верим в существование Бога, что Бог – Личность, что Он мир сотворил, и что есть какие-то отношения между человеком и Богом, есть правила, которые нужно исполнять, а потом будет посмертное воздаяние. Все это, собственно, представляет примитивные религиозные воззрения любых народов и не является смыслом нашей христианской веры. Но наша вера заключается в том, что человек спасается в вечной жизни, соединившись с Богом. Его жизнь вечная и есть пребывание в Боге, соединение с Ним и обожение, когда человек сам становится богом. Вот смысл веры христианской, говоря грубо, не украшая определение сложными богословскими понятиями. Церковь делает нас Богу соприродными, и об этом он просто говорит, что нам надлежит стать участниками Божественной природы. Эти слова в 1 послании апостола Петра как-то остаются немного незамеченными нами, но они составляют суть всех его посланий: нам надлежит стать участниками Божественной Природы. Об этом же, хотя и другими словами, говорил преподобный Серафим Саровский – нам надо стяжать Дух Святой. В этом смысл христианской жизни: настолько наполниться Духом Господа нашего Духа Святаго, чтобы стать с Ним единоприродным, стать с Ним единым целым, неразделимым. И тогда, если это происходит, наша жизнь становится жизнью духовной. Суть и место Церкви в нашей жизни в том и заключается, что никаким другим образом человек не способен достигнуть Бога. Поэтому Христос основал на земле Свою Церковь, как Свое Тело, через которое человек и получает эту способность и благодать, богопознание и богоприобщенность. (Здесь надо оговориться, что для человека богопознание всегда будет невозможным до конца, потому что Бог по Своей природе неограничен, бесконечен, вечен и абсолютен, а человек по своей природе сотворен. И поэтому его приобщение к Богу не касается Божественной сущности, к которой человек приобщиться не сможет никогда, а приобщается к Божественным энергиям. Поэтому Бог стал человеком во всей Своей полноте, а человек становится Сыном Божиим по благодати, но эта благодать тем не менее делает его богочеловеком). Только Церковь является тем местом, где человек становится богочеловеком, потому что Христос дает нам приобщаться Своей Плоти и Своей Крови. Это дается нам Таинством Церкви, нашей жизнью в Церкви, потому что Христос сказал: «Кто жаждет, пусть идет ко мне и пьет».

Евхаристия в раннехристианской Церкви

Самая главная цель наших бесед состоит в том, чтобы выяснить, насколько духовная жизнь христианина связана с Евхаристией. Возможно ли жить духовной жизнью вне Евхаристии, или причащаясь время от времени, или поставив для себя вопрос о причащении как вопрос своего личного дела и принятия благодати только лично для себя? Чтобы ответить на эти вопросы, нам необходимо рассмотреть, чем была Евхаристия для ранней христианской Церкви, в каком состоянии находится сейчас наше богослужение, и, наконец, разобраться, насколько каждый из нас понимает, что означает лично для него быть участником

Божественной Литургии. Впервые Литургия была совершена на Тайной вечери Спасителем перед Своим крестным страданием, который заповедал христианам творить сие в Его воспоминание. В центре каждой Литургии и лежит воспоминание той самой Тайной вечери с преломлением хлебов, которую мы проживаем, мистическим образом входя в вечность и являясь не свидетелями, а реальными участниками этого события. В первых же главах книги Деяния святых Апостолов мы встречаем описание Евхаристии. Богослужение первых времен христианства, на котором совершалось причащение, называлось различными именами, но наиболее часто встречалось название «Евхаристия», что значит – благодарение. И сейчас для определения Литургии можно встретить слово Евхаристия, тем более что центральным местом Литургии является Евхаристический канон. Апостолы собирались по домам вместе с первыми христианами для того, чтобы преломлять хлеб. Первые христиане были традиционными иудеями, они не отделяли себя от всего народа, который тогда, не определив себя до конца, еще имел возможность оставаться народом Божиим. Они ходили в иерусалимский храм до его разрушения императором Титом, и ветхое богослужение все-таки было соборным, связующим для христианской общины. Но хотя богослужение в нем продолжалось, Апостольская Церковь уже отделила себя от иерусалимского храма, и центр собрания христиан переносится именно в собрание по домам общинами во главе с Апостолом. Из чего состояло такое собрание? Евангелия в то время не было, но ненаписанный Новый Завет был уже частью Священного Предания, предания о том, что Апостолы передавали о Христе, Которого они видели, слышали, Которого осязали своими руками, как об этом говорит Иоанн Богослов. И этот опыт своего богообщения они передавали новообращенным. Апостолы во время такого собрания начинали рассказывать о Христе, как они помнили Его, и о том наследии, которое Он им оставил: как Он родился, как Он крестился, о чем проповедовал, какие чудеса совершил. Мы знаем, что после проповеди апостола Петра крестилось 3 тысячи человек, потом 5 тысяч человек (без женщин и детей). Это же очень много по тем временам, три тысячи человек это население города, и большого города. И когда эти люди говорили о Христе, это было Евангелие, это была благая весть, это было то, что потом было записано четырьмя Евангелистами, и канонизировано Церковью как наша богослужебная книга. Затем, для того, чтобы его слова имели подтверждение в священном Писании, Апостол читал ветхозаветные пророчества, которые удостоверяли, что Господь есть истинный Сын Божий, что каждое дело, которое совершил Иисус, имеет предречение и пророчество в Ветхом Завете. А потом Апостол, в виде проповеди, изъяснял смысл ветхозаветных пророчеств. После этого читались послания самих Апостолов уже основанным общинам (мы говорим сейчас не о первых годах, но о первых десятилетиях, когда Апостолы, проповедуя Евангелие, прошли по всей земле, когда во многих городах, крупных полисах того времени, они основали общины, ставшие самостоятельными автокефальными Церквами). Церкви передавали послания из общины в общину, как драгоценное свидетельство истины.

И только после того как вся община была напитана словом Божиим, должно было явиться иное Слово, Слово воплощенное. До сих пор мы называем первую часть Литургии, Литургию оглашенных – Литургией Слова. Но Словом называется не только словесное выражение мысли или информации. Словом назван Сам Бог. Тогда Апостол брал принесенные хлеб и вино и в воспоминании Тайной вечери совершалась Евхаристия, благодарение. Он читал благодарственные молитвы Богу за все благодеяния, которые Господь ниспослал миру, и прежде всего за те благодеяния, которые совершились на глазах самих Апостолов: как Бог воплотился, как Он стал человеком и ходил по земле; как Бог взял на Себя грехи всего мира, пошел на крест и искупил Своим страданием все человечество; как Он воскрес, вознесся на небеса и ниспослал Святого Духа на Своих учеников. Евхаристическая молитва включает и благодарение за творение мира, за спасительный промысел о нем, и за дарование второго Страшного Своего пришествия и вечного Царства. То есть это апостольское благодарение всегда заключалось в вечность, в воспоминание того, что уже совершилось, что есть и что будет. И вспоминая все это, Апостол просил Духа Святаго прийти в общину святых, освятить принесенные Дары, хлеб и вино, и сделать их истинным Телом и Кровью Христовой. Поэтому благодарение включает в себя еще и благодарение Церкви за дары Духа Святаго. После этого разламывался хлеб и раздавался всем присутствующим. Люди подходили к Чаше и причащались тому же Слову, но уже не произнесенному, а воплощенному, и все становились этим Словом. Именно поэтому в Деяниях святых Апостолов сказано: и Слово Божие росло. Это о Церкви говорится. Это единственное место в Священном Писании, где Церковь определяется таким удивительным образом. Выходя из евхаристического собрания, каждый христианин был Словом Божиим, обращенным к миру. Поэтому Церковь стала называться Апостольской.

Церковное собрание

Если мы почитаем писания апостольских мужей, таких как сщмч. Ириней Лионский или сшмч. Игнатий Богоносец, мы обратим внимание, что там, где епископ, там Церковь. Церковная община, которую возглавлял епископ, представляла собой поместную Церковь, то есть фактически каждый город, каждый полис являл собой поместную Церковь. Это говорит о том, что христиан было не очень много. По правилам епископа можно было поставлять в общину, в которую входило не менее 12 человек. С первых веков и до настоящего времени установлено, что единственным настоящим совершителем Литургии может быть только епископ, потому что епископ возглавляет Церковь. И в первые три века фактически так и было. Литургия в древней Церкви была соборной: в городе могла совершаться только одна Литургия, потому что там был один епископ, и все собирались в одно место, как об этом написано в Деяниях святых апостолов.

Литургия совершалась всегда на рассвете с субботы на воскресенье: по прошествии субботы, как в Евангелии написано, в момент воскресения Христова. Воскресенье было рабочим днем, языческий мир жил совсем по другому календарю, поэтому для людей, приходящих на Литургию, приход на ночную службу был достаточно серьезным подвигом. Конечно, совершенно немыслимо представить, что кто-то пришел на Литургию и не причастился, они ради этого и собирались, а богослужение только готовило христиан к причащению Святых Христовых Таин, было введением, духовной подготовкой человека к совершению таинства. При таком положении не все христиане могли придти на воскресную службу, собраться в одном месте. И поэтому очень часто христиане уносили с собой причастие в виде запасных Даров. Причащать могли не только священники, но и дьяконы и дьяконисы (было такое служение в Церкви – дьяконис, это не священный сан для женщин, а некоторое посвящение в особое служение. Были при храмах честные вдовицы, которые могли ходить по благословению епископа со святыми дарами в тюрьмы, в больницы и передавать их христианам для причащения. Они же крестили женщин, и сами могли причащаться в алтаре). Кроме того, существовала традиция, по которой христианин после каждой Литургии уносил домой Святые Дары и причащался каждый день, начиная свой день с причащения Святых Христовых Таин. Позднее, когда христианство стало распространяться по империи и благодаря святому Константину стало религией государственной, появился священник, как сослужитель епископу, но он был экстраординарным, не обычным совершителем Литургии, и мог только замещать епископа, когда тот уезжал по каким-то епархиальным делам, был в заточении или ссылке. И тогда епископ мог поручить священнику служить Литургию вместо себя, но это было исключением, а не правилом. И только после того, как стали открываться приходские храмы, священник фактически стал применять к себе функции епископские: получил самостоятельность управления приходом, своей маленькой общиной и, что самое главное, получил разрешение на совершение сначала Литургии, а потом и таинства миропомазания. Епископы в виде своего благословения посылали каждому священнику антиминс, представляющий собой освященный плат из материи, подписанный каноническим архиереем, с вшитыми в него частицами святых мощей в память о том, что первые Литургии совершались на гробах мучеников. На современных антиминсах обычно изображается положение во гроб. По внешнему виду, по форме и надписям, он соответствует плащанице, которая выносится в Великую Субботу для поклонения. Он и родился из плащаницы. И сейчас без антиминса, подписанного епископом, священник служить Литургию не может ни при каких обстоятельствах, потому что он служит только по благословению епископа, а сам по себе такой власти не имеет. Священник – помощник епископа, сослужитель его. А сослужители священника – все остальные прихожане. * * *

Литургия начинается с того, что все собираются вместе. Само слово Церковь по-гречески звучит экклесия, и переводится как собрание. В 11 главе Послания к Коринфянам апостол Павел объясняет, что значит, собираться на Литургию. В то время храмовых зданий не было, христиане собрались на евхаристию по домам, в катакомбах, в тайных местах. Поэтому, когда Апостол говорит, – когда вы собираетесь в Церковь (1 Кор. 11,18), – это не значит, что они собирались, скажем, пойти в церковь или что-то сделать в церкви. Когда мы собираемся в Церковь, мы собираемся вместе и становимся Церковью, той самой Церковью, про которую мы говорим, что мы в нее веруем. Наше евхаристическое собрание – это наше собрание во Христе, чтобы каждый из нас соединился с Богом, и через Бога по-настоящему глубоко и в вечности соединился друг с другом. Такое собрание людей в Таинстве, собственно говоря, и делает людей Церковью. Раньше священник приходил в церковь уже при полном собрании общины. Сейчас, к сожалению, он часто приходит в пустой храм, читает входные молитвы и облачается при полной тишине, и только один человек на клиросе стоит и ждет, чтобы начать читать часы. А священник должен приходить уже в Церковь, в общество людей, которых он будет возглавлять, в общество, которое называется народ Божий. А народ Божий – это такой народ, о котором апостол Петр сказал в своем первом соборном послании такие слова: и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный… Обратите внимание на то, как Библии употребляется слово камень. Дьявол предлагает Христу сделать так, чтобы камнистали хлебами. Иоанн Креститель говорит фарисеям, что Бог может и из этих камней сделать чада Авраама. Христос говорит апостолу Петру: Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою. И на богослужении часто звучат слова псалма… камень, которым пренебрегли зиждущии, стал главою угла… Камнем называются как бы разные явления, но между ними есть связь. Что может быть мертвее камня? Даже древесина более жива – это дерево когда-то росло, листья распускало. А тут такой парадокс – живой камень. Видимо, в камне есть какая-то очевидность сокрытая, что если бы он был живым, то обладал бы какими-то удивительными свойствами. Камень – твердый, крепкий, в нем есть в некотором смысле бессмертие. Он – вековой, неизменяемый, на него можно опереться, на нем можно строить. Но все-таки камни – это что-то безжизненное, чему жизни от века не дано. Такими бываем и мы. Есть такое понятие духовное – окаменение сердечное. И вдруг этот камень – живой, одушевленный, бессмертный, это – Христос, на котором все держится, поэтому Он зовется Вседержителем. Это тот камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла. И в нашем богослужении есть слова о Христе, как о камне, которые отвергли строители: камень, егоже небрегожа зиждущие, Сей… Дьявол предлагает Богу, чтобы камни сделались хлебами, а дьявол всегда предлагает такой соблазн, который по сути своей является подменой и обманом, но очень похожим на правду. Ведь Господь на самом деле делает из камней хлебы, из безжизненного делает живое, из камней – детей Авраама. И вот апостол Петр обращается к нам с такими словами – и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные

жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом (1 П,2,5). Это мы – камни, из которых Он может создать детей Авраама, и когда мы причащаемся Телу и Крови Христовых, мы оживаем, мы становимся сопричастными Хлебу Жизни, соединяемся с Ним и становимся Живыми Камнями и сами устрояем из себя дом духовный – то есть Церковь Божию. О Петре сказано – на камне сем Церковь поставлю и врата адовы не одолеют ее. И каждый из нас, христиан, называется тем же самым словом: и вы – камни, и вы – Петры, вы уже сами по себе являетесь храмом Божиим, Церковью Бога Живого. Но это возможно, когда ты камень, но живой, а не мертвый. А жизнь ты получаешь от Христа. Господь делает нас живыми камнями, и мы, подобно строителям, занимаемся Божественным домостроительством. Если мы строим Церковь, духовный дом Божий из себя самих, это значит, что каждый из нас кладет свою духовную жизнь в основание Церкви. Церковь строится на основании прихода всех людей и желания быть Телом Христовым, быть этими живыми камнями. * * * А теперь обратите внимание на такие слова: … устрояйте из себя дом духовный, священство святое…. Оказывается надо не только храм в себе нести, но и самому в этом храме быть священником. Сам будь и вместилищем Бога, местом Богопребывания, и служи Ему, как священник в этом храме. А священник это тот, кто совершает богослужение. Что такое Богослужение? Это когда мы служим Богу. Чем священник Богу служит? Он совершает таинства, приносит жертву Богу. Первая жертва – дух сокрушен. Вторая – жертва хваления, всякое дыхание да славит Господа. Вот человек дышит, и дыхание его является хвалой Богу. Священник – это человек посвященный Богу, который работает над собой так, что устрояет из себя дом Божий. Всего себя, все мысли, все чувства, все свои действия посвящает Богу, и в этом он священник, тогда это священство святое. Но вот в другом месте апостол Петр говорит: но вы — род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел <…> Некогда не народ, а ныне народ Божий (1П,2,9-10) Обратите внимание на эти удивительные слова. О чем это говорит? О том, что все, кто собрался в Церковь, – особенный народ, народ Божий, который в себе несет признаки царства и признаки священства, потому, что Сам Господь, который делает нас Своим Телом, – Царь и земной, и небесный и Первосвященник. Народ Божий – это не просто верующие люди, это именно Церковь, которая объединяет нас всех не просто понятием верующих людей, а делает из нас новый народ. Один богослов сказал, что это как бы новая национальность, нация святая, избранная Богом. Раньше был богоизбранный народ, который Бог выделил, чтобы сделать его Своим, чтобы назвать этот народ Своим сыном. Из Египта Я воззвал сына Моего (МФ). Эти слова были сначала пророчеством о всем еврейском народе, который вышел из Египта, выведенный Моисеем. И Господь говорит о Своем народе – сын Мой.

Этот богоизбранный народ отвергает камень, на котором стоит, и Бог избирает новый народ, новых людей, в которых он видит не просто рассеянных людей, имеющих схожую внешность, говорящих на одном языке, как обычная нация, но называет их – царственное священство. Этот народ сообщается с Богом, который Сам является Царем небесным и Первосвященником который Сам Себя принес в жертву Своему Отцу за весь мир и о наших грехах. Вот в чем Его священство состояло. И каждому из нас даруется то, что имеет Он Сам. Во-первых – Его имя, мы – христиане. Во-вторых – Его знаки, которые Он, как Царь и Священник, подает каждому из нас – Свое Царство и Свое священство. В каждом из нас Господь видит – священника и царя, потому что этот народ заново рождается в таинстве святого крещение и миропомазания, получая печать Святого Духа. Есть мир, отдаленный от Церкви, не освященный, а есть мир Церковный. Так вот, в мире Церкви все – священники. Первая священная степень, в которую посвящается человек во время крещения и миропомазания, это – мирянин, и к ней принадлежит каждый православный христианин. * * * Но бывает, что люди, приходя в Церковь и принося свои скорби и немощи, сами при этом Церковью не становятся. Принесли, заплатили, ушли, а Церковь – помолится. При этом под Церковью понимают священника, который сам по себе, без народа Божиего, не имеет той силы молитвы, которую имеет Церковь в совокупности всех. Когда мы с вами собираемся в храме Божием, чтобы стать Церковью, мы собираемся для того чтобы Богу служить, чтобы в этом храме быть священниками, вместе с тем священником, которого мы с вами и сама Церковь в лице архиерея, поставила возглавлять собравшихся в храме. Богослужение – это общая наша молитва. Литургия переводится как общее дело. В древности литургией называли построение храма или корабля. Люди собирались и всем миром делали дело, которое без общего участия делаться не могло. Слово мирянин происходит именно от этого, всем миром, все вместе. Мирянин, который принадлежит к миру, не только к внутреннему устроению души, а когда и по отдельности невозможно. Поэтому можно сказать, что в храме все являются сослужителями, не отделенными от священников, неким стадом безгласным, а едином народом Божиим: и епископ, и клирос, и миряне, и каждый – на своем месте. Поэтому и существует такое понятие, как наша священная иерархия: епископы, на втором месте священство, на третьем – дьяконство, а на четвертом месте священства стоят миряне. Вместе с благодатью крещения человек получает благодать священства по отношению ко всем остальному миру. Поэтому мы говорим о сослужении, о том, что в храме все собираются служить все вместе. Не должно быть так, что священник служит Литургию, а остальные пришли поговорить, свечки поставить, записочки подать, но все должны едиными устами и единым сердцем Богу служить, восхвалять Его, прославлять и соединиться друг со другом в нерушимое единство: единство веры, единство любви, единство дел. И с этим придти и вознести свою молитву за всех. Недаром Господь сказал, что где двое или трое собрались во имя Мое, так и Я посреди них. Как только люди так собрались, они сразу становятся Телом Христовым, и тогда молитва Церкви имеет колоссальное значение. В книге Деяния Святых Апостолов рассказывается, что когда апостолов Иакова и Петра освобождали из темницы, и Апостолы собрались вместе помолиться, от их молитв земля поколебалась. Молитва Церкви не может быть не исполнена. Молитва Церкви не может быть не услышана. Она имеет всесильный характер, она настолько соединяет человека и Бога, что исполняются слова: Что ни попросите во имя Мое, то обязательно будет вам. А придти Богу послужить, это значит, принять на себя некий труд, крест, разделить общую беду, общую скорбь, взять какую-то часть и понести на себе. Если священник в алтаре приносит жертву видимую, как те Дары, которые стоят на престоле, служение мирян – это тоже служение жертвенное, служение в любви спасению этого мира на каждом месте своего призвания, принося жертву любви, собственное сердце, неся свой собственный крест. В этом и заключается наше сослужение, наше участие в жертве. И тогда следующим этапом будет наше общее причащение святых Христовых Таин. Вот ты приходишь к Богу, жертву приносишь, а от Жертвы Его отказываешься, не причащаешься Ему… Получается различие внешнего и внутреннего характера служения. Таким образом, каждый, кто приходит на Литургию, знает он об этом или не знает, хочет он этого или не хочет, приходит для того, чтобы в этой Литургии сослужить священнику, как один из священников.

Священническое облачение

Вхождение священника в храм сопровождается входными молитвами, которые он, еще не облаченный, читает перед Царскими вратами, благоговейно испрашивая у Бога силы на служение, просит укрепить его в предстоящую службу и очистить от грехов, давая возможность совершить таинство без осуждения. Самая главная молитва звучит так: Господи, низпосли руку Твою с высоты святаго жилища Твоего и укрепи меня в предлежащую службу сию. Да неосужденно предстану страшному престолу Твоему и бескровное священнодействие совершу. Яко Твое есть сила и слава во веки веков. Аминь. После этого священник испрашивает прощение у тех, кто находится в храме в этот момент, заходит в алтарь с чтением псалма: «Вниду в дом Твой…», трижды поклоняется престолу и облачается, читая молитвы, раскрывающие смысл священнических одежд. Изначально священники не имели специальных одежд, но постепенно они начинали получать некоторые внешние знаки отличия от других членов Церкви, и только со временем эти одежды приобрели свое значение. Облачения дьякона, священника и епископа во многом похожи. В облачение дьякона входит стихарь, орарь и поручи. В облачение священника входит почти то же самое, но прибавляются еще епитрахиль (которая произошла из ораря, если сложить его вдвое), пояс и фелонь.

Все эти детали облачения пришли к нам из Византии и имеют символическое значение. Когда священник надевает священнические одежды, он читает молитвы, в которых раскрывается смысл этой одежды. Священнический стихарь обычно называют подризник. Облачаясь в него, священник вспоминает о нетленности крещения, в котором люди во Христа облеклись. Он выглядит как белая рубаха и означает целомудрие и чистоту – те одежды, в которых Господь ждет нас на свой брачный пир. Это брачная одежда, и священник являет себя как бы невестой Христовой. А невеста Христовой – это Церковь, а Церковь – это мы. Священник, облачаясь в белоснежные брачные одежды, предстает, как человек, входящий в служение Литургии, как в некий брак Церкви и Христа. И в этом смысле он входит в алтарь, как представитель народа Божиего. Он не отделен от всех собравшихся в храме, но приходит к Богу, как возглавитель этого народа. Поручи (дьяконские и священнические) надеваются в знак того, что не своими силами, не своими руками, не своей какой-то властью, не своим разумом даже совершает священник богослужение, а силой Божией и Его милостью. Он ничего не сможет совершить, если эти руки не будут наполнены Божественной благодатью. Надевая пояс, священник молится, – благословен Бог, препоясующий меня силою… Пояс – это готовность к послушанию и служению: священник готов идти, куда ему скажут, слышать все приказы Бога, Его зов. Кроме того, пояс является принадлежностью как бы военного обмундирования. Священнику надлежит быть воином Христовым. В облачение священника вместо дьяконского ораря входит епитрахиль, символизирующая благодать священства, которая очень интересным образом представляется. Епитрахиль похожа на ярмо, в которое запрягают вола или лошадь. Апостол Павел в одном из своих Посланий говорит: Не заграждай рта у вола молотящего... Эти слова относятся к священникам. Вол ходит по кругу и вращает мельницу, он молотит хлеб, и это тоже некий евхаристический образ. Священник как бы говорит, что он будет для Бога очень усердно трудиться. Епитрахиль выражает его готовность тянуть свою лямку, подобно запряженному волу, она все время напоминает, во что он «впрягся».

Но это ярмо возлагается на него, как благодать. Благодать эта – не легкость, не радость, но – та благодать, о которой сказано – иго Мое благо. Без епитрахили не совершается ни одна служба. Наконец, священник облачается в фелонь, или ризу, которая символизирует славу Церкви, ее чистоту и святость, ее благодатность, покрывающую все недостатки человеческие, все его немощи и внутренние изъяны. Он облачается в ризу правды, как в броню, совершенно недоступную всем сопротивным силам. И после этого он умывает руки. Это символизирует непорочность его души и жизни. Дьяконский стихарь и поручи имеет то же значение, что и подризник священника, и облачаясь в него, дьякон читает те же молитвы. Дьяконский орарь в своем корне имеет латинский глагол ораре, что значит молиться, этим орарем дьякон призывает всех к молитве. Орарь дьякона символизирует как бы ангельские крылья за спиной. Обратите внимание, на иконах ангелы изображаются в дьяконских одеждах, в стихаре и в ораре, крест накрест перевязанном. Ангелы непрестанно молятся, непрестанно славословят Бога, и дьяконское молитвенное служение носит характер служения ангельских чинов. В облачение епископа тоже входят стихарь, епитрахиль, пояс и поручи. Саккос, заменяющий фелонь, похож на дьяконский стихарь, только более широкий и короткий. Он имеет то же значение, что и фелонь для священника. Омофор означает заблудшую овцу, напоминая, что епископское служение состоит в том, чтобы каждую заблудшую овцу привести к своему Спасителю.

Посох в руке епископа говорит о непрестанном странствовании Церкви, которая не имеет на земле пристанища, но всегда находится в странствии в Царствие Небесное, потому что только там истинная родина, только там наше отечество. А митра, которая возлагается на главу епископа, означает терновый венец Христа, потому что Церковь, в которой правит епископ, по словам Святейшего Патриарха Алексия I, – это Тело Христово всегда ломимое, всегда подвергаемое осмеянию, оплеванию и распятию. * * * Любая присутствующая в храме символика для нас, православных христиан, очень важна, но не абсолютна. Мы должны понимать ее временный исторический характер и смысл. Так, если на священнике в данный момент нет облачения, от этого он не перестает быть священником. В тюрьмах и лагерях священники не имели облачений и все же совершали Таинства. В древности символом называлась глиняная или деревянная печать, которая разламывалась на две части, когда расставались два близких человека, которые хранили свою часть в знак верности и единства. Таким образом, символ был знаком того, что реально соединяет, делает людей едиными. Сейчас под словом символ часто понимают изображение чего-то, что реально отсутствует, и он играет некую искусственную, чуть ли не театральную роль. Например, в некоторых книгах по литургике написано, что во время малого входа, священник «изображает» шествие Христа на проповедь. Так поздняя символика, пытаясь объяснить Литургию, часто скорее замутняет смысл происходящего, нежели объясняет его. Происходит как бы профанация того священного, трепетного и таинственного, что словами объяснить невозможно, что может быть только явлением силы и Духа. На самом же деле никто ничего не изображает. Литургия не призвана изображать. Литургия призвана являть. Настоящий литургический символ – это то, что именно являет реальность и присутствие, а отнюдь не замещает собой отсутствие. И любая настоящая церковная символика – это явление того, что реально присутствует. Так, если бы икона была символом, замещающим Христа, она тут же стала бы идолом. Символ присутствует в Литургии, как знак неизъяснимого, но реального, потому, что слова оказываются недостаточными для того, чтобы явить реальность происходящего. Символ помогает, как помогает притча

Священные сосуды

Свое символическое значение имеют и богослужебные сосуды. Чаша и Дискос – самые первые и важные богослужебные сосуды, которые были употреблены Спасителем во время Тайной вечери. На Дискосе изображается икона Рождества Христова. Он символизирует одновременно и вифлеемскую пещеру, и гроб Господень.

Два крестообразных покровца, которыми накрывают Чашу и Дискос, и матерчатый плат, называемый воздухом, с одной стороны символизируют пелены, которыми был повит Спаситель по Рождестве, а с другой стороны ту плащаницу, в которую Он был завернут после снятия с креста. Лжица, ложечка с длинной ручкой, которая употребляется для причащения мирян, появилась не сразу, и закрепилась в богослужебной практике в восьмом веке. Она напоминает о пророчестве Исаии, которое является ветхозаветным образом причащения: она символизирует клещи, которыми архангел взял угли из жаровни и прикоснулся к устам пророка. Копием римского воина Спаситель был прободен на Кресте, на Литургии – это острый нож, которым вырезается Агнец и вынимаются частицы из просфор. Звездица, имеющая вид креста, являет собой распятие и одновременно вифлеемскую звезду, указавшую на родившегося в вифлеемской пещере Спасителя мира. Для совершения Литургии необходимо красное виноградное вино, разбавленное небольшим количеством теплой воды (теплоты), по примеру того, как Господь на Тайной вечери употребил вино с водой, и в воспоминание того, что во время крестного страдания после удара копьем из ребра Спасителя истекла Кровь и вода. В православном богослужении употребляется пшеничный квасной хлеб, испеченный в виде просфор (в переводе с греческого – приношение). Она имеет округлую форму и состоит из двух частей в знак того, что Господь Иисус Христос имел Божественную и человеческую природу и единую богочеловеческую личность. На верхней части должна быть печать. На печати главной просфоры изображается крест, по сторонам от него надпись ИС. ХС., а внизу – НИ.КА., что значит, победа. На других просфорах может быть изображение Божией Матери или святых. В русской традиции для совершения Литургии Иоанна Златоустого употребляется пять просфор. Кроме того, используется большое количество маленьких просфор для частных поминовений живых и усопших православных христиан, имена которых пишут в записках. Подобная атрибутика появилась не сразу. В древние времена чина проскомидии, в том виде, который мы имеем его сейчас, еще не было, он сложился где-то к концу первого тысячелетия. В Деяниях святых Апостолов проскомидию называют преломлением хлеба. Когда Литургия совершалась Апостолами, или в катакомбах в условиях гонений, для совершения проскомидии было только два богослужебных сосуда – Чаша и Дискос, на котором раскладывалось преломленное Тело Христово. И с этого дискоса верные брали Тело и вместе отпивали от Чаши, то есть причащались так, как сейчас причащаются священники в алтаре. Позже, когда во времена Константина Церковь умножилась,

появились приходские храмы, и стало тяжело преломлять хлеб на очень большое количество причастников. Тогда, это было во времена Иоанна Златоустого, появилось и копие и лжица, а позже и другие принадлежности. В богослужении ничто не может существовать само по себе. Эти вещи появились для удобства богослужения, но, войдя в него, должны были стать его участниками, служащими для более полного раскрытия смысла происходящего. Это станет для нас особенно понятным, когда мы будем говорить о том, как велика, просто космична, по своему символическому значению Проскомидия. Как сложилась Проскомидия В чинопоследовании Божественной Литургии можно выделить три части: Проскомидию, Литургию оглашенных и Литургию верных. Сегодня мы поговорим о том, как сложилась Проскомидия, основной смысл которой – приготовление из принесенных хлеба и вина вещества для совершения Таинства. При этом происходит поминовение всех членов Церкви земной и небесной. Проскомидия с греческого переводится как «приношение». В общине святых Апостолов у каждого христианина было движение, которое можно назвать словом приношение – приношение как движение души, как смысл собрания, как нечто, объединяющее всех людей воедино. Это приношение заключалось в том, что все всё считали общим. Это очень важный признак Церкви, церковной общины: во первых, как особенно подчеркивалось в книге Деяний святых Апостолов, у всех людей было общее сердце; во-вторых – никто не почитал ничего своим; и в третьих – все всё приносили, чтобы это послужило для блага всех. В шестой главе Деяний святых Апостолов говорится об избрании семи дьяконов и об их рукоположении на особое служение, на раздаяние потребностей. А затем описывается история об Анании и Сапфире, которая у некоторых людей вызывает недоумение. Вспомним эту историю. Пришли два человека, которые вошли в новый мир христианской жизни, но совместно решили утаить от денег за проданную землю и принести только часть. И когда Анания принес деньги к ногам Апостолов, Петр сказал ему: Почему вы вложили в сердце свое солгать Духу Святому? Ведь разве это всё не ваше было? И после этих слов Анания упал бездыханный. А когда пришла Сапфира, Апостол и ее спросил: За такую ли цену вы продали землю? Она сказала, – да, за такую. Тогда он ее укорил и сказал: Сейчас выносят твоего мужа и тебя вынесут. И она тоже умерла. Страшной такой, неожиданной смертью… Это место в Деяниях святых Апостолов как-то ужасает… Как же так, ведь если эту ситуацию рассмотреть с нашей современной прагматической точки зрения, они же принесли деньги в Церковь, никто их не заставлял, эти деньги были их собственными. Так за что же их так страшно наказывать? Это очень серьезный вопрос. На самом деле его необходимо осознать для того, чтобы и нам всем от этой болезни исцелиться, потому что современное состояние нашей Церкви и нашей с вами общины очень похоже на состояние души Анании и Сапфиры. Анания и Сапфира пришли в общину, где все было общее, – общее сердце, общая жизнь, где Христос царствует. Пришли не за тем, чтобы отдать себя, а чтобы получить эту благость, оставаясь прежними, оставаясь со своей корыстью. Так и мы приносим Богу нечто «от своего», а все остальное считаем своим. И никогда это Богу мы не отдадим. Сделаем вид, что мы здесь абсолютно все свои, и будем пользоваться всем богатством благодати Христовой, как свои, потому что оно подается Богом совершенно даром, – его нельзя купить, его нельзя украсть, его нельзя просто присвоить. Оно Богом подается как дар любви. И когда человек приходит, чтобы этот дар любви украсть, чтобы присвоить ложью дар Духа Святаго, то это есть хула на Духа Святаго. Это есть страшная ложь, которой человек готов исказить все существо Церкви. Как же удобно в этом мире любви человеку корыстному, человеку лживому, человеку жестокому! Как легко можно сделать управляемым собою этот мир, где все живут по законам любви и доверия! Как легко, придя в этот мир любви и доверия, зная, что ты там будешь другим, что в этом мире будешь жить по законам мира сего… Как это страшно, когда в этот мир ты приходишь таким. Когда ты приносишь не всего себя, не весь живот свой Христу Богу предаешь, а лишь чуть-чуть от своего. Этот грех очень страшный. Апостол просто отсекает его, не он даже отсекает, но он просто свидетельствует, что Дух Святой отсекает это из жизни общины, потому что такого в Церкви быть не может. Такой человек вообще в Церковь войти не должен, он будет из нее извергнут Духом Святым. И вот таким должно быть и наше современное состояние, состояние людей, приходящих в Церковь, приносящих. Ведь каждый, кто приходит в Церковь, по своему движению к Богу – обязательно приносящий, приносящий что-либо для жизни общины, – свои руки, свое сердце, свой ум, свои средства, чтобы община жила полнокровной полноценной жизнью. Именно из этого приношения и сложилась ситуация в апостольской общине, когда вдовицам раздавали, сиротам раздавали, и всем всего хватало. Это был такой «христианский коммунизм», когда всё у всех было общее, и все были приносящими, и Дух Святой – раздаятель благодати. Так сложилось служение дьяконов: дьяконы, как низшая ступень священного служения, принимали от приносящих людей все, что те приносили в Церковь, и распределяли по всей общине. Из этого же сложилась часть Литургии, которая называлась  приношением, проскомидией, когда дьякон из всего приношения выбирает для служения, для приношения Богу, лучший хлеб и лучшее вино. По принципу всей христианской общины все приходящие в Церковь были приносящими. В древних литургических памятниках записано, что нищие и дети сироты служат в Литургии приношением воды, чтобы никто из приходящих не приходил просто так, чтобы никто не приходил брать, а все приходили отдавать. И поэтому самое простое, что может принести человек неимущий, – это вода, чтобы омыть руки и ноги страннику, чтобы эта вода служила для омовения на Литургии. Принеси хотя бы воду, но не приходи пустым. * * * У Бога ничего нельзя купить. Бог все может только раздавать. А раздавать может только тогда, когда у человека свободны руки, чтобы принять. Когда в руках сумки, они отягощают, не дают возможности все бросить и Богу руки протянуть.

И здесь очень важно понять самый главный момент в нашем жертвоприношении. Раньше все приносили то, что имели, а сейчас это приняло характер платы, что очень портит наши внутренние отношения с Церковью, которая, к сожалению, в сознании многих людей превратилась в некий магазин: пришел, заплатил денежку, купил просфорочку, подал записочку. Если мы приходим, чтобы что-то купить, это значит, что мы хотим что-то взять и за это заплатить. Вся разница в том, что в магазин мы приходим получать, а в Церковь мы всегда приходим – отдавать. Но в сознании людей внецерковных или только что пришедших в Церковь понятие жертвоприношения совершенно исчезает. Потому что в жертве присутствует – подвиг, когда человек приносит жертву, он обязательно что-то отрывает от сердца. И когда мы приходим в Церковь, мы должны приходить с желанием принесение жертвы, со свободным желанием послужить. Мы не можем просто подать записочку, пусть, мол, батюшка помолится. Это должна быть и наша молитва, и наша жертва. А жертва Богу – дух сокрушен, и больше ничего не надо. Не нуждается на самом деле Церковь по-настоящему в какой-то материализации нашей жертвы. Потому что, если мы приходим, чтобы в Церкви что-то отдать, то отдать мы можем только себя. Мы всегда бескорыстны. И всегда Церковь – это дар, который Бог дает человеку и принимает от человека тоже бескорыстно, потому что Богу кроме нашего сердца ничего не надо. И видит Он только наше сердце. Не превращай Церковь в магазин. Не приходи, чтобы здесь что-то купить, заказать и отсюда унести, но чтобы принести и уйти отсюда одаренным. И поэтому проскомидия – это первый шаг Литургии, – приношение самих себя.

Проскомидия

Итак, после возгласа Благословен Бог наш…, когда в храме читаются часы, священник готовит вещество для Божественной Литургии. (Мы обычно приходим в храм позже, то есть реально на проскомидии не присутствуем. Это проблема не лично наша, так в современной практике сложилось. Поэтому записки лучше подавать до начала Литургии, во время часов. Конечно, священник будет вынимать частицы до херувимской, но само действие совершается во время чтения Часов). Священник делает поклоны и целует священные сосуды, читая тропарь Великой Пятницы, который звучит только на службах Страстной седмицы. Тем самым начало проскомидии является как бы вхождением в искупительную жертву Христову, страдания Господа нашего Иисуса Христа.

Священник приступает к принесению жертвы, ибо в Евхаристии самое главное слово – это жертва, жертвоприношение. Вспомним самое драматическое жертвоприношение Ветхого завета, – Авраам на горе Мариа приносит в жертву единственного сына, дитя обетования. На Исааке замыкались все ветхозаветные пророчества, от него должен был произойти новый народ, народ избранный, народ Божий. И жертвоприношение Авраама совершилось, но оно состояло не в том, что он убил своего сына для Бога, а в том, что он своего единородного – не пощадил. Это прообраз евхаристического жертвоприношения. О такой же жертве мы слышим в евангельском чтении перед Вознесением: И так возлюбил Бог мир, что Сына Единородного отдал за Него, чтобы мир был спасен. (Инн). Искупительная жертва Иисуса Христа и Евхаристия, которая совершается в храме, очень связаны между собой. Это одна и та же жертва. Мы привыкли Евхаристию и причастие воспринимать именно как воспоминание Тайной вечери, которая как бы не связана с дальнейшим ее продолжением, но Тайная вечеря – это начало Голгофского жертвоприношения, начало пути в Гефсиманию, а потом на Голгофу. Они не могут быть отделены друг от друга. Тайная вечеря с преломлением хлебов – это наша Литургия, которую мы не переживаем, как театральное представление, а проживаем. Это вхождение в вечность, в реальное явление, и мы совершенно реально являемся участниками, а не свидетелями этого события. Но Проскомидия — это воспоминание не только искупительной жертвы Спасителя, но и Его воплощения и рождества, потому что он Воплотился и родился не для того, чтобы жить, а чтобы умереть за наши грехи. И поэтому все слова и действия проскомидии имеют двоякий смысл, изображая с одной стороны Рождество Христово, а с другой стороны – Его страдания и смерть. На дискосе изображена икона Рождества Христова. Этот праздник обычно представляется очень веселым, радостным, почти детским, но на самом деле он по своей сути глубоко трагичен. Все то, что мы встречам в Рождестве, мы встретим во время Страстной седмицы. Вифлеемская пещера и гроб Господень – это в общем-то одно и то же. Пелены, которыми Младенец повивается в яслях Марией, — это та плащаница, которой Он будет повит Иосифом и Никодимом, и миро, которое приносят Ему волхвы, будет использовано для помазания Его после снятия с креста. Таким образом, Дискос изображает одновременно и вифлеемскую пещеру, и гроб Господень. Когда мы совершаем проскомидию,  мы осознаем Рождество и Воплощение Христа как связанные с Его крестной смертью. Поэтому на проскомидии вместе с воплощением происходит как бы и распятие Христово. Проскомидия – это жертвоприношение и мы его участники. А священник, просто страшно это говорить, является тем, кто приносит жертву. Священник берет главную агничную просфору, копием вырезает из нее квадратную часть печати (эта часть и называется Агнец), и поставляет ее на дискос. Агнец свидетельствует о воплощении Господа нашего Иисуса Христа, о том, что Сын Божий стал Сыном человеческим. Агнец значит – ягненок. При употреблении в богослужении, словом агнец обозначается жертва. В течение всей ветхозаветной истории ягненок был всегда самой главной и самой чистой жертвой за грехи людей. Для еврейского народа принесение в жертву ягненочка как бы давало знание того, что вот ты согрешил, совершил зло в этом мире, а страдает за тебя этот невинный, совершенно чистый и непорочный ягненок, который по характеру своему является символом чистоты и кротости, беззлобия и беззащитности. Священное Писание под именем Агнца понимает пришествие в мир Спасителя. И поэтому, когда Иоанн Креститель на Иордане видит воплотившегося Сына Божия, он показывает на Него и говорит, – Вот Агнец Божий, который берет на себя грехи мира. Поэтому эта просфора и называется Агнцем, предназначенным для жертвоприношения. Затем со словами, которые посвящены Христу (Читается пророчество Исаии из 53 главы) священник, взяв в руку копие, надрезает один край просфоры со словами Яко овча на заколение… Яко агнец непорочный.. тако не отверзает уст своих Во смирение… кто исповесться тебе. Эти пророчества посвящены Христу, Его ведению на Голгофскую жертву. И отрезает нижнюю часть просфоры, со словами Яко вземлется от земли. Священник крестообразно надрезает просфору со словами:  Жрется Агнец Божий, вземляй на Себя грехи всего мира, за мирский живот и спасение. Завершая эту часть священнодействия, священник копием пронзает просфору с правой стороны, в том месте, где на печати написано имя Иисус, со словами: Един от воинов ребра Его копием прободе. И выливает в чашу вино, смешанное с водой: И абие изыде кровь и вода и видено есть свидетельство и истина есть свидетельство Его.

Иисус, земное имя Христа, пронзается копием. На кресте страдал человек, Бог страдать не может. Страдания на кресте претерпел Богочеловек Иисус Христос своей человеческой природой. Именно поэтому Иисус, земное имя Христа, символизирующее Его человеческую природу, пронзается копием. Агнец устанавливается в центр дискоса. Таким образом готовится само вещество для Божественной Литургии. * * * После того, как Агнец приготовлен для дальнейшего священнодействия, священник вынимает частичку из второй просфоры, предназначенной для воспоминания о Божией Матери, и кладет на дискос справа от Агнца. Третья просфора называется девятичинной и предназначена для воспоминания всех святых. Из нее последовательно вынимается девять частичек в память служения святых: в память Иоанна Крестителя, пророков, святых Апостолов, святителей, мучеников, преподобных, исцелителей и бессеребренников, праведных Иоакима и Анны, а также в память святых, в часть которых освящен храм, память которых совершается в этот день, а также поминает им лично чтимых святых, просветителей нашей земли — Мефодия и Кирилла, князя Владимира и великой княгини Ольги. Последняя частичка вынимается в память того святого, кто написал Литургию, — Василия Великого или Иоанна Златоустого. Поминовение святых во время проскомидии имеет очень большое значение, – мы ко всем святым обращаемся, и все святые становятся рядом с нами. Эта часть проскомидии напоминает собой деисусный чин иконостаса. Впереди Спаситель, с одной стороны Матерь Божия, с другой стороны – все святые в своем общении и близости со Христом в молитве за Церковь, которые молят Его, как Судию Милосердного о помиловании всех предстоящих в храме. Они как бы сопричислились к воинству небесному и составили Церковь Небесную. Церковь на земле называется – воинствующая, потому что живет в состоянии постоянной духовной борьбы. Мы все – воины Христовы, которые пошли на эту битву – за правду, за любовь, за то, чтобы отстоять в себе образ и подобие Божие. А Церковь на небе – ни с кем не воюет, это Церковь – торжествующая, Церковь – победившая. И мы видим на проскомидии, как вокруг Христа собралась Церковь торжествующая, Церковь победитель – НИКА: Матерь Божия справа, как самая ближняя из этой Церкви небесной, а все святые с левой стороны, как могучее воинство рядом с Христом. А потом мы начинает молиться о Церкви земной. Священник берет четвертую просфору, заздравную, вынимает из нее частичку в память нашего святейшего Патриарха и о патриархах, которые предстательствуют перед Богом в Церкви, как военноначальники, которые первыми идут в бой и несут на себе тяжкий крест ответственности за Церковь. Потом вынимает частички за епископов и всех православных христиан и молится за наше отечество. А потом берет просфорку за упокоение и, вынимая частичку, молится за тех, кто создал храм, о всех прежде почивших православных патриархах и почивших из прихода святого храма сего. * * * И, наконец, священник читает молитвы за наши приношения, то есть записки, которые мы подаем за ящик. Мы часто не понимаем, зачем записочки приносим, а это поминовение на проскомидии является одной из самых великих молитв Церкви. На самом деле наши записочка – это молитва Церкви, это принесение всех ко Христу с молитвой о спасении, исцелении, обращении. Когда мы молимся, Церковь наполняется больными, как у купели силоамской. Нет другой такой сильной молитвы у Церкви кроме молитвы Литургии, которая могла бы вот так реализовать, объять собой все наши прошения. И в этой проскомидии участвует своим священнодействием, – я хочу это подчеркнуть: священнодействием, – каждый человек. Наше приношение состоит не просто в том, что мы подали записочку и денежку заплатили. Как священник священнодействует во время проскомидии, так и мы в этот момент принимаем участие в проскомидийном священнодействии как приносящие эти имена и нашу молитву за них.

За каждое имя из просфорочки вынимают частичку, и вот рядом со Христом, с Агнцем Божиим, взявшим на себя грехи мира, с Матерью Божией, со всей небесной Церковью, вырастает большая гора, можно сказать – толпа, частичек, которых часто так много, что они собой все вокруг Спасителя своего покрывают: и Матерь Божию и все другие частички. Вся Церковь поместилась в этот момент на Дискосе, и он уже символизирует собой вселенную, весь мир Богом сотворенный, в котором центр – это Христос, рядом Церковь торжествующая – это Матерь Божия и святые, а рядом огромная толпой частичек – живые и мертвые, хорошие и плохие, праведные и грешные, здоровые и больные, скорбящие, заблудшие и отпавшие, те даже, кто по жизни далеко ушел от Христа, предал Его, забыл о Нем, но все, за которых молится Церковь, все, которые Богу не безразличны. На этом блюде гораздо больше грешников, чем святых, ведь мы молимся о тех, кто больше всего нуждается в спасении, которые часто, как блудные дети, на стороне далече пребывают, а мы их в Церковь приносим, которые сами, может быть, ко Христу придти не могут, но которых мы приносим, как те четверо принесли расслабленного и положили его пред ноги Спасителя. Они очень близко ко Христу находятся. Они все – в едином пространстве вселенной, в одной Церкви, в которой небесная неотделима от земной, – поэтому говорится, что она Единая. Это Церковь, в которой святые молятся за грешных, и все они – рядом со Христом, они все вместе потом будут омыты Кровью Христовой, Голгофской жертвой. Вот это – Церковь, удивительный и великий образ нашего соединения со Христом. * * * Проскомидия заканчивается как бы ожиданием. Господь лежит во гробе. Священник кадит храм. Как волхвы принесли золото, ладан и смирну, так приносится кадило к этому приношению. Священник кадит звездицу и кладет сверху на дискос, покрывая его крестом, как орудием нашего спасения. Затем он последовательно кадит три покровца и покрывает ими проскомидию, как покрыт пеленами Младенец Христос, или как Спаситель покрыт плащаницей. Проскомидия теперь являет собой великое таинство седьмого дня, когда Господь почил от дел Своих, ту субботу благословенную, после которого мы – в предчувствии воскресения Христова, спасения и открытия жизни будущего века. По прошествии субботы мы встречаем воскресшего Христа. Это зафиксировано в праздновании Пасхи. Собственно, пасхальная служба есть некое внешнее осуществление нашего литургического торжества. И переход от проскомидии к Литургии – это как прошествие субботы, седьмого дня, конец миробытия, в котором мы сейчас пребываем. Во время каждения алтаря, священник читает пасхальный тропарь. Это очень важный момент для осознания пасхального смысла Литургии как таинства восьмого дня. Он подчеркивает, что проскомидия и начало Литургии как бы соответствуют концу нашей жизни на земле и вхождению в Царствие Небесное. И поэтому после того, как священник покадил проскомидию, он подходит к Царским вратам и открывает завесу Царских врат, как знак пришествия и спасения. * * *

Литургия начинается с того, что священник и дьякон молятся и совершают поклоны перед престолом. Священник читает молитву Царю Небесный…, а затем ангельское славословие Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение, потому что служение, которое ему предстоит совершить, это служение ангельское, и человеку передается, как бы перепоручается ангельская функция. В Литургии участвует вся Церковь, особенным образом являя в этом свое единство. И понимая свою человеческую немощь, священник произносит: Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою. В ходе совершения этих молитв дьякон подходит к священнику и, беря благословение, говорит такие слова: Время сотворити Господеви, владыко благослови. По-русски это означает – сейчас наступает время работать Господу. Все, что можно сделать по человеческим силам, для Литургии сделано. Человеческие дары принесены, приготовлены, вино и хлеб стоят на жертвеннике. И теперь настало время, когда будет трудиться Господь, когда Он вступает в Свои права и будет совершать священнодействие. Но это выражение говорит также и о том, что наступило время Господне. С началом Литургии мы входим во время Господне, в котором нет прошедшего, нет будущего, но только одно настоящее. Как Господь на Тайной Вечери еще до того, как Его кровь была пролита на Голгофе, уже дает ее ученикам, так и мы, когда участвуем в Евхаристии, входим в ту самую сионскую горницу на единственную Тайную Вечерю. Наступает Время Господне, которое превозмогает время… Заканчиваются молитвы, священник стоит перед престолом, на нем лежит сложенный антиминс. Он поднимает над антиминсом Евангелие и молится про себя, уже своими словами, о своем недостоинстве и просит помощи Божией. В это время дьякон у Царских врат возглашает: Благослови, владыко. И священник отвечает: Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь. В следующий раз мы поймем, почему именно такой возглас звучит на Литургии, потому что будем говорить о Евхаристии, как Таинстве Царства.

Литургия как Таинство Царства

Литургия начинается с возгласа: Благословено Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и пристно и во веки веков. Аминь. Это особенное возглашение, по-настоящему оно свойственно только Литургии, и присутствует еще только в таинстве крещения и таинстве брака, которые в свое время входили в состав Божественной Литургии. Надо сразу понять, что возвещая благословение Царствия Небесного, мы возвещаем Второе Пришествие, мы погружаемся в такое состояние, когда Царствие Небесное – грядет. Господь начинает Свою проповедь со слов: «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное». Ранняя Церковь очень хорошо умела жить этим замечательным эсхатологическим ощущением. Читая молитву Господню, Отче наш, мы возвещаем приближение Царствия Небесного, потому что говорим – Да приидет Царствие Твое. Мы взыскуем Второе Пришествие Христово, мы его ждем, к нему стремимся и к нему себя готовим. И кончается Священное Писание тем же самым ожиданием Царства Небесного, – Ей, гряду скоро! Ей, гряди, Господи Иисусе! Но сама Божественная Литургия есть концентрация не только нашего ожидания Царствия Божиего, а само пришествие Царствия Божиего в силе. Возвещая начало Литургии, мы возвещаем, что Царствие Небесное уже пришло, предстало перед нами, и мы готовы в него войти. Непостижимым вневременным образом оно вторгается в наш временной мир; Церковь, в которой мы находимся, изымается из этого времени, законы этого мира перестают действовать, как законы смерти, и люди, участвующие в Литургии, становятся как бы победителями смерти и времени. Небо спускается на землю, и храм Божий становится Небом на земле. Мы призываем Царство таким образом, чтобы, прежде всего, оно совершилось в нас самих. Господь говорит в Евангелии, что не придет Царство Божие приметным образом, но Царство Божие внутри вас есть. Мы пришли в храм еще земными, неся в себе пыль этого мира, отношения этого мира, но законы Царствия Небесного побеждают все земные законы, и в какой-то момент мы на самом деле должны все их оставить и придти в храм немножечко другими, готовыми это Царствие Небесное принять, уже сейчас приобщиться жизни будущего века. Образ Царствия Небесного Господь изложил нам в Своих притчах. Особенно замечательна притча о званных на брачный пир, которая всегда читается в одно из воскресений перед Рождеством, когда мы вспоминаем святых праотцев. Господь всех призывает, потому что в доме Отца Моего, – говорит Христос, – обителей много, всем это Царство Небесное уготовано. Мы знаем учение нашей Церкви, что у Бога есть только одно предопределение о каждом человеке, – чтобы все люди спаслись, и никто не погиб. Придите, благословенные, – сказал Христос, – наследуйте Царство, уготованное вам от века. Вместе с Царствием Небесным возглашается еще и Страшный Суд, ведь Второе Пришествие Христово всегда ассоциируется со Страшным Судом. Когда мы заходим в храм, где есть иконостас, в котором центральным рядом всегда является деисусный чин с изображением Господа на херувимском престоле, мы сразу как бы предстаем перед Судией. А рядом с Ним — Матерь Божия, Иоанн Креститель, святые апостолы, вся Церковь Небесная предстоит перед Христом и умоляет Его (деисус и означает умоление), чтобы этот Страшный Суд был судом величайшего милосердия. Страшный Суд и является, прежде всего, судом величайшего милосердия, потому что каждому по милосердию недостойно подается брачная одежда. И весь суд состоит только в том, что если ты взял эту брачную одежду, то ты приходишь на брачный пир и в нем пребываешь, а если не взял, то ты сам себя осудил. Суд состоит в том, что Свет пришел в мир, но люди больше возлюбили тьму. И поэтому, когда Литургия начинается с этих слов – Благословено Царство… – для нас они звучат и радостно, потому что мы ищем Царствия Небесного, мы ждем и взыскуем его, и грозно, потому что мы недостойны Царствия Небесного и часто приходим не в брачной одежде. Для нас это каждый раз, как суд, как проверка своего внутреннего мира, — имеем ли мы в себе Царствие Небесное? Готовы ли мы к этому Царствию Небесному приблизиться, или нас страшит Второе Пришествие Христово, и мы боимся, что доживем до такого времени, когда действительно окажемся его реальными свидетелями и участниками? Действительно ли мы этого ждем, или для нас это только привычная фраза, фразеологическое выражение, за которым мы давно перестали улавливать исконный смысл? Действительно ли для нас Второе Пришествие Христово — праздник, исполнение всех благих, то есть всего нашего внутреннего желания? Исходя из этого и продолжается все остальное наше следование Литургии.

Прошения Великой Ектеньи

Мы говорим о Божественной Литургии, как о Таинстве Царства, о том, как наше участие в Божественной Литургии уж сейчас на земле приобщает нас к Царству Небесному. И вот Царствие Небесное возглашается, а потом начинается наше участие и принятие его законов, мы начинаем молиться об этом Царствии Небесном. Ектенья — общеизвестное место Литургии, которое встречается и во всех других богослужениях. Первая ектенья, которая звучит в храме, называется великой или мирной ектеньей. И первое условие, с которого начинается доступ наших душ в Царство Небесное, заключается в том, что человек должен стяжать дух мирен. Дьякон или священник, который произносит ектению, прежде всего возглашает: Миром Господу помолимся. Слово миром не означает, что мы молимся все сообща, но значит – быть в состоянии мира. Это первое условие, с которым человек приходит на Литургию, – он должен быть в мире: он должен быть в мире с Богом, он должен быть в мире с самим собой, он должен быть в мире с ближними. Не зря Евангелие говорит нам о том, что если ты идешь приносить свою жертву Богу, а с кем-то не примирился, то оставь жертву на дороге, иди сначала примирись, и только после этого приходи к жертвеннику. Мы должны быть в мире, если действительно ищем Царства Небесного. Иначе невозможно, потому что сказано в Евангелии: блаженны миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся. В современном контексте слово миротворец для нас звучит немножечко иначе, чем в евангельском. Сейчас словом миротворец называется человек в белой каске с автоматом, а евангельское слово вовсе не означает человека, примиряющего путем компромиссов враждующие стороны. Миротворцы это люди, умеющие творить в себе этот мир, который на самом деле дается человеку огромным трудом, но который и сам выстраивает человека. Прежде всего, нам надо уметь созидать мир внутри себя. Надо понимать, что этот мир Божий превосходящий всякий разум, действительно вне этого мира существует, потому что слово мир даже в церковно-словянском языке понимается по-разному. Мир, в котором мы живем, и мир, который мы имеем в душе, – это разные понятия. Миротворец — это тот, кто умеет стяжать дух мирен, о котором говорил преподобный Серафим Саровский: «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Это первое условие, через которое Царство Небесное входит в человека. Человек, который в мире пребывает, это тот, который победил себя, победил этот мир, победил дьявола. Ведь дьявол это как раз то существо, которое не дает нам быть в мире, которое постоянно этот мир разрушает. Стяжать дух мирен, это вообще-то цель христианской жизни. Пребывать в мире — это одно из самых благодатных состояний, к которому стремится человеческая душа. Такое мирное устроение, его построение и созидание и является миротворчеством. Человек, который умеет хранить, оберегать этот мир внутри себя, тем самым создает его и вокруг себя, приносит его в храм. А затем после этого возгласа – Миром Господу помолимся – мы начинаем молиться о вещах вроде бы понятных, но которые важно осмыслить. Великая или мирная ектения на самом деле является великой, и по своим прошениям – вселенской. Она обнимает все прошения земные и небесные, – и материальное устроение, и нашу духовность. … О Свышнем мире и спасении душ 

наших,  Господу помолимся. Когда мы пытаемся создать в себе некий мир, некое мирное устроение, мы должны понимать, что этот мир может быть только сходящим с небес. Он не может соответствовать только законам мира, в котором мы живем, по которым мы строим свои отношения друг с другом, часто достигая мира или какого-то состояния удобства и комфорта лукавством, лицемерием, или какими-то другими земными вещами. Сейчас очень популярны такие вещи, как система Карнеги, некие уловки, позволяющие обмануть самого себя и сделать вид, что ты в мире, что ты хорош и имеешь возможность наладить правильные отношения с другими людьми. Но на самом деле это дается не иначе, как только тем миром, который свыше сходит к человеку, и поэтому мы молимся о Свышнем мире, о том мире, который действительно Господь посылает. Апостолы собрались после воскресенья Христа за дверями затворенными. Христос воскрес, а у них мира нет. Они собрались, как раньше собирались, но без Христа. Двери закрыты, окна закрыты. И к ним является воскресший Спаситель, и первое что Он делает, это говорит, — Мир вам. Он подает Свой мир в эти сердца, полные страха этого мира. А ведь это были апостолы, ученики, которые знали Христа лучше, больше, чем другие. Но вот Христос воскрес, а они сидят за закрытыми дверями страха ради иудейского. Как это на нас похоже. Мы ли не знаем, что Христос воскрес, мы ли не знаем, что Господь не оставит нас, нам ли не известно через Евангелие, через Церковь, через предание нашей Церкви, огромное количество явлений силы Божией в мире? Мы знаем, что Господь с нами, и все равно страха ради иудейского закрываемся, прячемся, нет у нас мира. Этот мир подает нам только Господь, а мы можем его принять или отвергнуть, можем сохранить или растерять, умножить в себе или расточить его безумно. И в самом начале Литургии мы молимся, чтобы этот мир стал спасением наших душ, – О Свышнем мире и спасении душ наших, Господу помолимся. О мире всего мира, о благостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех. Дальше мы молимся и обо всех. Видите, сколько раз звучит слово мир в этой мирной ектенье, — мир, который мы призываем в свои души, мир, который мы призываем на весь мир, на душу каждого человека. В этом прошении звучит еще одно хорошее слово – благостояние, – это стояние в добре, стояние в правде Божией. Церковь – некий нерушимый столп, который является свидетельством о правде Божией для каждого человека. Но эта правда Божия свидетельствуется всему миру не только через догматы, не только через Предание, не только через писания святых отцов, не только через морально-этическое учение. Правда Божия свидетельствуется прежде всего через нас. Этот мир не читает святых отцов, он не знает догматов Церкви, он сейчас почти не знаком с Евангелием. Но этот мир встречает нас. Благое стояние Святых Божиих Церквей — это стояние каждого из нас в этом благе, это свидетельство правды Божией миру. Мы можем свидетельствовать о том, что Церковь — это столп и утверждение истины, что Церковь хранительница истины Духа Святаго, только своей жизнью, только своей приобщенностью. Невозможно этому миру объяснить, что мы-то плохие, зато там другие есть хорошие. Нас не поймут, нас так никто не воспринимает. Ты — это Церковь, какой ты — по тебе я сужу о всех остальных. И вот мы молимся об этом благом стоянии, чтобы мы не пошатнулись, чтобы устояли до конца. И еще мы молимся о соединении всех. Церковь действительно — соборная, и не потому только, что она основывает свое учение на

Вселенских Соборах, что она рассеяна по всей вселенной, а потому что Церковь, действительно, всех соединяет. У Аввы Дорофея есть замечательная общеизвестная схема. Центром мироздания является Господь, и если к этому центру провести радиусы и на каждом радиусе обозначить разные точки, — это будем мы на нашем пути к Богу. Чем ближе мы подходим к Богу, тем обязательно ближе мы становимся друг другу. Так Господь собирает нас вместе, — делая шаг к Богу, мы делаем шаг друг к другу, это закон духовной жизни. В этом смысл нашего служения Литургии, в этом смысл существования Церкви, потому что Церковь должна всех собрать у Христа и сделать всех едиными. Да будут все едины, — говорит Господь в своей первосвященнической молитве, — якоже и мы с Тобой, Отче. О святем храме сем и с верою, благоговением и страхом Божиим входящих в онь, Господу помолимся. В следующем прошении есть два слова, определяющие неисчерпаемые понятия в духовной жизни — благоговение и страх Божий. Благоговение. Вот сейчас пост идет. Мы говеем, а можно – благоговеть. Понимаете, какой смысл сразу приобретает наш пост? Ведь можно не просто поститься, но этот пост провести в состоянии очень высокого духовного настроя, в состоянии мира, приобщенности к Царствию Небесному. Это будет благоговение. Тогда понятно, зачем человек постится. Не для того, чтобы при окончании поста тут же о нем забыть и с радостью и удовольствием пуститься во все то, от чего нас этот пост спасал. Я молился — теперь могу не молиться, я постился — теперь могу не поститься, что-то делал — теперь могу этого не делать, теперь я могу отдохнуть от поста. Так часто бывает, когда мы ощущаем пост, как обузу. А если бы пост был для нас таким благоговением, то он бы вошел в нашу жизнь, как ее составляющая, как ее неотъемлемая часть. Святой Иоанн Кассиан римлянин пишет, что если пост не становится состоянием нашей жизни, если он кончается для нас, и мы возвращаемся в то место, с которого мы этот пост начали, если мы не становимся после поста другими людьми, то этот пост был проведен бесполезно, он был не нужен. Если, вступив в пост, мы вышли из него такими же, если пост нас никак не изменил, мы только хуже себе сделали. Очень часто благоговение в человеке рождается через пост, через такое несение поста, которое порождает некий навык духовной жизни. Авва Дорофей в своей замечательной книге пишет, что самое главное в духовной жизни — это навык. Есть навык ко злу, а есть навык к добру. Если человек сумеет воспитать в себе навык к добру, то этот навык превратится в нем в добродетель. А что такое добродетель? Это когда человек всегда одинаковый. Если он милосердный, то он милосерден каждую секунду своей жизни, у него это состояние не проходит. Добрый человек всегда добрый, его нельзя разозлить. Если этот человек целомудренный, чистый, то он не осквернится ни зрением, ни слухом. У нас этого нет. Мы хорошие время от времени, мы только иногда способны на хорошие поступки, — только оттого, что в нас нет навыка. А вот пост рождает некий навык. Этот навык делает человека благоговейным. * * * О страхе Божием надо говорить отдельно, это понятие требует очень серьезного духовного рассмотрения. Опять сошлюсь на Авву Дорофея, третье поучение в его книге – о страхе Божием. Это одна из самых блестящих бесед в его книге. О Великом Господине и Отце нашем Святейшем Патриархе Кирилле, и о Господине нашем, Преосвященнейшем  епископе Питириме, честнем  пресвитерстве, во Христе диаконстве, о всем причте и людех, Господу помолимся. Следующая молитва о тех, кто является руководителем нашей церковной общины, кто как пастырь добрый предстоит перед Христом за все словесные овцы. Для нас важно понять, какая это величайшая ответственность быть ходатаем перед Богом за народ Божий; будучи человеком, обличенным и немощами, и грехами, встать перед Богом за весь Божий народ. Так Моисей молился Богу, когда вел свой народ через пустыню египетскую, народ жестоковыйный, непослушный и неверный, который все время предавал Бога и предавал Моисея, все время бунтовал, несмотря на все милости, которые Господь посылал в пустыне. В какой-то момент Моисей даже стал кричать Богу: «Господи, ну разве я этот народ породил? Разве он мой? Почему же мне такая тяжелая ноша досталась?». А Господь укреплял Моисея в этом пути и сделал его ходатаем за этот народ. По молитве Моисея Он прощал его страшные грехи, посылал манну с неба, камень в мед превращал, потому что Моисей носил этот народ в своем сердце, как мать носит ребенка. Вот что это такое стояние епископа, стояние патриарха за свой народ. Патриарх может умолить Бога о помиловании всех нас, несмотря на всю нашу немощь. Патриарх может дерзновенно просить у Бога наказать кого-то, что-то запретить. Не зря в принятой на архиерейском соборе социальной доктрине Церкви прозвучало это дерзновенное архиерейское слово о том, что Церковь может призвать, например, свой народ к неповиновению государству, если государство совершает прямые беззакония. Поэтому мы молимся за нашего патриарха, как ходатая за каждого из нас. А также молимся о всем священстве, диаконстве, о всем причте и о всех людях. О Богохранимой стране нашей, властех и воинстве ея. Прошение о воинстве и о народе, конечно, видоизменяется с течением времени. Но, тем не менее, оно заповедано нам еще апостолом Павлом в 13 главе послания к римлянам, где он призывает нас молиться о государстве и о властях. Это часто смущает людей, особенно когда власти ведут себя оскорбительно по отношению к Церкви, когда Церковь находится в поругании. Но стоит вспомнить, что апостол Павел говорил это римлянам, когда царем был Нерон, которого считали антихристом, и от которого пострадал сам апостол Павел. И, несмотря на то, что власть была явно безбожная, апостол призывает молиться за тех, кто стоит у власти. Так же молилась Русь во времена татаро-монгольского нашествия, поминая в своих молитвах Золотую Орду. Дальше прошения достаточно понятные. О граде сем, всяком граде, стране и верою живущих в них… О плавающих, путешествующих,  недугующих, страждущих, плененных и о спасении их – то есть в этот момент мы молимся о всем мире, который нуждается в нашем заступничестве. О благорастворении воздухов, о  изобилии плодов земных и временех мирных, Господу помолимся. Когда мы молимся о благорастворении воздухов, мы молимся не о хорошей погоде, как перевел это место на русский язык один известный священник. Мы молимся о гармонии человека и природы, человека и Бога, о той гармонии, которая ставит природу на службу человеку.

Мир был сотворен так, чтобы человеку было в нем очень удобно и приятно жить. Мир не противник человеку, наоборот, — он его слуга. Когда Господь поручил человеку этот мир, чтобы он его благоукрашал и заботился о нем, всякое движение воздухов было обязательно благорастворенным, потому что природа была подчинена законам Божественной правды и человеческой любви. Все, что ни ниспосылалось природой, ниспосылалось исключительно на благо человека. И поэтому мне кажется, что слова о благорастворении воздухов, надо понимать, как прошение о восстановлении настоящих связей между человеком и природой, о том, чтобы природа, эти «воздухи», приносили благо человеку. Погода в нашем понимании может быть плохой, но она принесет некую пользу, свой правильный плод, она будет находиться в некоем правильном устроении в отношении человечества и природы. Когда человек приходит в мир со своей злобой, он разрушает эту изначальную гармонию, и природа настраивается против человека. А когда человек приходит в этот мир с любовью и живет в гармонии с Богом, тогда и сама природа становится на свое место. Мы часто, читая жития святых, обнаруживаем в них, что когда человек находится в гармонии с Богом, то и окружающая его природа восстанавливает свою гармоничность. Умилительны такие истории из жизни святых, когда, например, львица приходит в келью отшельника, тащит его за полу рясы в свое логово, потому что ее дети поранены. И отшельник выдирает из лап львят занозы, лечит их, маслицем мажет, потому что львица, бессловесная тварь, почувствовала в нем эту гармонию. Определенный закон устроения мира есть и в животных, они знают, что их хозяин — человек. Таких случаев в житиях святых описано очень много. Например, преподобный Герасим Иорданский воспитал льва, и лев водил осла на водопой, а когда прп. Герасим умер, лег на его могилу и умер… Лев, который вырыл могилу Марии Египетской… Серафим Саровский и медведь… Но это говорит не о каком-то сверхъестественном даре, а о том, что человек пришел в гармонию с Богом. В одной из своих проповедей митрополит Антоний Сурожский  приводит цитату кого-то из ранних отцов Церкви о том, что Богу не нужны наши добрые дела, не нужны наши подвиги, а нужна только гармония между нами и Им. Потому что если мы с Ним в гармонии, то мы не можем быть злыми, все наши дела будут добрыми, другими они никогда не станут. Самое главное — достигнуть этой внутренней гармонии, то есть единства между человеком и Богом. А Литургия — это и есть, собственно говоря, то духовное пространство, в котором это единство нам подается, как величайший дар. О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды, Господу помолимся. Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. О самих себе мы молимся. Ведь у каждого человека есть, что у Бога попросить. Ничего зазорного нет в том, чтобы просить у Бога. Можно просить у Бога избавления от всякой нужды и скорби, от гнева, который нас раздирает, просто просить в простоте сердца то, чего у тебя нет. И Господь обязательно тебе это подаст. Это последнее прошение соединяет нас с Церковью Небесной. Мы все вместе с Богородицей, со всеми святыми, друг с другом сами себя и всех отдаем Богу, и всю нашу жизнь мы отдаем Богу, как дар и приношение, как нашу проскомидию

Антифоны

Сразу после Великой ектеньи начинают петься антифоны. Антифонное пение — это пение попеременно двумя хорами. По правилу в храме должно существовать два клироса, правый и левый, и пение должно быть антифонным, то есть попеременным, двухклиросным. В Греции, например, и сейчас пение всегда антифонное. Даже если в храме присутствует только два певчих, они все равно будут петь антифонами, — один из них будет стоять на одном клиросе, а второй на другом. Исторически антифонное пение происходит из римской церкви и, постепенно распространяясь, окончательно утверждается во времена Иоанна Златоуста. Антифоны возникли из крестных ходов. Крестный ход — это свидетельство Церкви миру сему, когда люди выходят из храма и весь мир становится продолжением храма. Они проходят с иконами, с хоругвями с молитвами по улицам города, и весь мир, хочет он того или не хочет, должен принять это, каким-то образом соучаствовать. А если некому свидетельствовать, то это грустно… Поэтому крестные ходы — это свидетельство мощи и силы Церкви, полноты ее, как раз исполнения ее, о котором мы молимся, чтобы Господь это сохранил. В Древней Церкви существовал обычай, что из разных приходов крестные ходы стекались к одному храму, в котором в этот день был престольный праздник или другое значительное событие. Во время шествия пелись праздничные песнопения, восхваляющие праздник или святых мучеников, во имя которых совершалось богослужение. Когда они сходились вместе у места, где праздновалось событие, то совершали свои песнопения попеременно. Антифоны — это были гимны шествия, гимны сбора, гимны подготовки. Во время простых повседневных служб поются будничные или вседневные антифоны. На воскресной службе, на которой мы с вами чаще всего присутствуем, и в дни некоторых праздников поются антифоны воскресные или изобразительные. Праздничные антифоны поются только на Господские праздники (такие как Рождество, Преображение и т.д.) и на Сретение Господне, которое является как бы средним праздником между Господскими и Богородичными. Антифоны пророчески изображают милости Божии, явленные человечеству через воплощение Сына Божия. Воскресных антифонов три: псалом 102, псалом 145 и Блаженны. Их разделяют малые ектеньи. Во время антифонов священник находится в алтаре и читает священнические тайные молитвы. Раньше тайные молитвы читались вслух, никакой тайны в них нет. Но где-то уже с шестого века их начинают читать тихо в алтаре, в чем проявляется некое внешнее разделение тех, кто священнодействует у престола, и тех, кто священнодействует, как народ Божий. По мнению многих людей, священнодействие таким образом редуцируется и ослабляется. К сожалению, мы сейчас во многом несем на себе плоды этой редукции, оглушения самого богослужения, потому что в сознании многих людей священник совершает Литургию, священник молится, а все остальные только присутствуют при этом. Но это не так, — все молитвы, которые читаются во время Божественной Литургии, произносятся от лица всех собравшихся в храме. Каждому из нас очень важно эти молитвы знать, понимать их и ими молиться. А сами песнопения, которые поются на клиросе, антифоны и ектеньи, не заменяют эти священнические молитвы, но являются их продолжением. Первый антифон представляет 102 псалом: Благослови, душе моя, Господа… Во время первого антифона читается молитва: Господи Боже наш, Егоже держава несказанна и слава непостижима, Егоже милость безмерна и человеколюбие неизреченно! Сам, Владыко, по благоутробию Твоему, призри на ны и на святый храм сей и сотвори с нами и молящимися с нами богатыя милости Твоя и щедроты Твоя. Перед вторым антифоном звучит малая ектения и произносится тайная молитва второго антифона: Господи Боже наш! Спаси люди Твоя и благослови достояние Твое, исполнение Церкви Твоея сохрани, освяти любящие благолепие дому Твоего; Ты тех воспрослави Божественною Твоею силою и не остави нас, уповающих на Тя. Слово исполнение значит – полнота. Священник молится о сохранении полноты Церкви, чтобы эта полнота Царствия Небесного, которая всеми обладает, реально присутствовала в каждом человеке. Второй антифон состоит из 145 псалма – Хвали, душе моя, Господа… и из догматического песнопения: Единородный Сыне и Слове Божий..., выражающего догмат Церкви о Боге в Троице и о вочеловечении, рождестве и принятии на себя человеческой природы Сына Божия, который является единосущным Отцу и Святому Духу. Это песнопение сочинил Византийский царь Юстиниан, причисленный к лику святых за свое благочестие. Не случайно выбран именно этот псалом, в нем есть глубокий литургический смысл. К сожалению он поется не целиком, а только избранные его стихи, в число которых не входят такие важные строки – Господь на небеси уготовал престол Свой и Царство Его всеми обладает, которые непосредственно относятся к нашему стоянию на Литургии и являются выражением того возгласа, которым она начинается. Царство, которое входит в наши сердца и в нашу жизнь, обладает всеми, и никто не лишний в этом Царстве. Это пророчество царя Давида – очень литургическое, ведь Литургия – это жертва за жизнь всего мира, это действительно пришествие Царства Небесного в силе, которое всеми обладает, и которым каждый может обладать. После пения второго антифона отверзаются Царские врата и поется третий антифон, который состоит из заповедей Блаженства. Тайная молитва третьего антифона звучит так: Иже общия сия и согласныя даровавый нам молитвы, Иже и двема или трем, согласующимся о имени твоем, прощение подати обещавый. Сам и ныне раб Твоих прошения к полезному исполни, подая нам в настоящем веце познание Твоея истины и в будущем живот вечный даруя. Человек, который читает псалтырь регулярно, очень легко воспринимает богослужение, потому что практически вся вечерня и утреня, и всенощное бдение, и Литургия во многом состоят из пения Псалтири. Очень многие песнопения, даже стихиры, которые поются в честь святых, во многом составлены на основе псалмов. Поэтому для нашей церковной культуры необходимо очень хорошо знать Псалтирь. * * * Во время третьего антифона совершается малый вход, который называется еще по другому входом с Евангелием. Он также сложился из крестных ходов. Когда все собирались у храма, он был еще закрыт. Народ встречал патриарха или епископа, и малый вход был входом епископа в церковь. Сейчас этот вход скорее похож на выход, потому что из алтаря выходят через северные врата, а потом входят в центральные Царские Врата. А раньше это был сам вход в храм, движение самой Церкви. В древней Церкви Евангелие хранилось в особой сокровищнице, и именно перед входом в храм оно износилась из храмовой хранительницы, поэтому шествие с Евангелием в древней Церкви было особенным значительным действием. Эти древние традиции наша Церковь сохранила в архиерейском служении (при входе архиерея в храм износится Евангелие для благословения, архиерей облачается в священные одежды именно во время пения антифонов, и тогда же он читает входные молитвы). И это правильно, потому что, как мы знаем, именно архиерей является исключительным служителем Божественной Литургии. Сейчас вход с Евангелием символизирует выход Христа на проповедь. Взяв Евангелие с престола и подняв его перед собой священник с чтением молитвы, благословляющую этот святой вход, выходит через северные двери, и входит в Царские врата. Перед ним выносится свеча.

Литургия — это сослужение людей и ангелов, Церкви земной и небесной. И в своей молитве священник просит, чтобы со входом священнослужителей в алтарь Господь сотворил и вход ангелов им сослужащих и славословящих Божью благость. Наше знание чинопоследования Божественной Литургии, в том числе антифонов, очень важно для полноценного участия в Литургии. Возможность просто в храме стоять и тихонечко подпевать клиросу, или петь безмолвно внутри себя, прекрасно зная, что происходит в храме, и что стоит за этими словами, — является нашим участием в общей литургической молитве, в той самой молитве, которую читает священник, находясь в алтаре. По окончании пения антифонов дьякон или священник возвышает Евангелие, изображая им крест, и произносит: Премудрость, прости. Слово премудрость предупреждает молящихся о глубоком содержании следующего затем пения и чтения, а слово прости, то есть стойте прямо, призывает стоять в это время с особым благоговением и вниманием. После пения Приидите припадем и поклонимся Христу, спаси нас Сыне Божий… поются Церковные песнопения, которые называются тропарями и кондаками, кратко выражающие сущность праздника или подвига святого, которые в этот день совершаются. В это время священник в алтаре от лица всех верующих молится Господу, чтобы трисвятую песнь, от серафимов воспеваемую, Он принял и от наших уст, смиренных и грешных, и простил нам всякое согрешение и освятил наши мысли и души и телеса.

Трисвятое

Малый вход заканчивается пением Трисвятого. Происхождение этой молитвы мы находим в Священном предании. Прежде всего, она связана с видением пророка Исаии, когда ему явился Ветхий Денми, сидящий на херувимском престоле, то есть Бог в образе старца, и ангелы, которые окружали Бога воспевали: свят, свят, свят Господь Саваоф, полны небеса и земля славы Твоей. Пение ангельское было трисвятым — свят, свят, свят. Увидев Бога Исаия изрек: Горе мне, я человек, у которого нечистые уста. Тогда ангел с углем горящим в клещах коснулся уст пророка Исаии и очистил его уста, а Исаия изрек, — Се прикоснулся устам моим и очистил беззаконие мое и уста мои очистил. Это такое древнее знание Церкви о воспевании Бога трисвятым гласом херувимов и серафимов. И в Константинополе было чудо, явленное одному отроку, который во время землетрясения был восхощен на небеса. Ему тоже было дано увидеть и услышать ангельское пение, — Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный… Когда он пришел в себя и поведал об этом епископу, то было решено пройти по стенам города, как это часто происходило, с пением Трисвятого, только к нему было добавлено — Помилуй нас. После этого крестного хода землетрясение умирилось и закончилось город был спасен. Именно в этом виде Трисвятая песня вводится в служение. Это церковное предание. А документально пение Трисвятого

впервые зафиксировано после первого заседания Халкидонского Собора, когда отцы собора вышли из храма под пение Трисвятого. Надо сказать, что в храме не всегда звучит Трисвятая песнь, иногда поятся другие песнопения, которые заменяют собой Трисвятое. Это праздничные дни, в которые поется: елицы во Христа креститеся… Такие песнопения поются во время Рождества, Крещения, на Пасху и на Троицу. В древней Церкви эти дни были праздниками рождения во Христе новых членов, которые приходили к крещению после долгого пути катехизации, для многих длившийся десятилетиями. В молитве входа мы в первый раз встретились с тем, что литургическое служение приравнивается и превозносится до ангельского служения. Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и славословящих Твою благость… — читает священник в тайной молитве во время малого входа. Это знание, что сейчас Церковь небесная и Церковь земная соединяется в едином служении, постоянно подчеркивается во время Евхаристии, особенно во время служения Литургии Преждеосвященных Даров, когда поется – Ныне силы небесные с нами невидимо служат.

И вот наше славословие трисвятым гласом, которое воспеваем мы, грешные люди, принимается Господом, как славословие ангельское, потому что каждый, вошедший в служение Литургии, находится в Царствии Небесном. Мы возгласили – Благословено Царство, просозвестили Царство Божие пришедшее в силе, – и вот все законы Царства Небесного действуют, совершенно реально соприсутствуют с нами. И поэтому если мы славословим Бога в Царствии Небесном, то мы никак по-другому не можем Его славословить, но только как ангелы, и вместе с ангелами, теми же самыми словами и тем же самым гласом. Наша Трисвятая песнь во время Литургии — это уже наше райское предстояние, это уже свидетельство определенной совершенности. Нельзя сказать, что мы спасены, так, как это воспринимают, скажем, протестанты, считающие себя уже спасенными, — но в каком-то смысле это действительно так, потому что это спасение принадлежит нам, и войти в него, принять его зависит только от нас. Так евангельскому юноше было предложено — иди за мной, возьми это Царство Небесное, оно тебе принадлежит. А мы можем так же, как он, отвернуться и уйти скорбя. Это реальность, и она для нас всегда является судом. Мы идем за Христом или отстранено остаемся на своем месте как сторонние зрители, воспринимая все, что происходит вокруг нас как то, что нас не касается, как бы нам не принадлежит. И поэтому эта Литургическая часть, которую мы называем Литургией Слова, уже вполне реальна для нас, как присутствие Царства Небесного. Начинается ангельское славословие, мы Творца воспеваем именно потому, что сейчас скоро будет читаться Евангелие, очень скоро будет Его явление. Царство Божие придет в силе, будет звучать в храме, как Слово Божие, которым мир сотворен, Слово Божие, которое действительно стало плотью, обитало среди нас полное благодати и истины. Когда это пришествие Евангельского слова ожидается Церковью, оно воспевается ангельским гласом. Поэтому Трисвятая песнь, которая поется при внесении Евангелия в храм, еще раз каждого из нас ставит перед реальностью нашего присутствия в Царствии Небесном, нашего принятия Царства Небесного или непринятия Царствия Небесного, следования за Христом или не следования за Христом. Реально происходит то же самое, что происходило две тысячи лет назад. Приходит Христос и начинает учить. Он начинает возвещать Свое Слово, вокруг Него собираются очень многие люди, и Христос начинает говорить, как он в синагоге в Капернауме говорил о хлебе, сшедшем с небес. И многие люди слушают эти слова и говорят, — Кто может это слышать, такие странные слова? И уходят. И не остаются вместе с этим Словом. И не принимают Его, потому что Оно не вмещается в людей. А другие говорят, — Ну куда же нам, Господи,

идти, Ты имеешь глагол вечной жизни. И остаются вместе с Ним, несмотря на свое недостоинство, свою ущербность, свое внутреннее непонимание. Так происходит всякий раз, когда служится Литургия, когда Христос предстает перед нами, как Свое Слово, а мы Его ожидаем, мы Ему воспеваем Трисвятую песнь, это ангельское славословие, которое дано нам, как уже реальным участникам Царства Небесного.

Чтение апостола

После Трисвятого в храме происходит чтение апостола. Эта часть Литургии Слова очень древняя. Когда в первые века христианства община собиралась для воспоминания о Тайной вечери, прежде всего ей возвещалась благая весть. Приходил апостол и начинал по Писаниям доказывать, что Иисус есть Христос, приводил отрывки из пророчеств Ветхого Завета о мессии, тем самым показывая, что то, что говорится в Ветхом Завете, то, что говорится в Священном Писании, сбылось именно на Иисусе, который был распят и воскрес. Это была самая главная часть апостольского благовестия. Отрывки этой проповеди зафиксированы в прокимнах, которые возглашаются после Трисвятого перед чтением Деяний или Посланий святых апостолов. Это отрывки ветхозаветных пророчеств, прежде всего, конечно же, отрывки Псалтири царя и пророка Давида, в которых наиболее очевидно и часто встречаются

пророчества о пришествии Христа. Раньше они зачитывались и пропевались полностью, но со временем сократились до двух строчек, одна из которых обычно является начальной строчкой псалма, а другая взята из середины. В западной римской евхаристии, мессе, псалом до сих пор перед чтением Евангелия прочитывается полностью и как бы является настоящим прокимном, предвозвестником следующего чтения Нового Завета. В православной Церкви ветхозаветное пророчество полностью читается на вечерне при службе Великим праздникам, — это так называемые Паремии, то есть отрывки из Ветхого Завета, посвященные памяти Пресвятой Богородицы, Великим праздникам Господским или памяти святых. Выбираются отрывки из Священного Писания соответствующие по духу и по смыслу празднуемому событию. Так называемые избранные псалмы также пропеваются нами во время величания на утрене, — хор провозглашает строчку из избранного псалма, посвященного празднику, и потом, как рефрен, поет величание. Все это отголоски той древней Литургии, на которой чтение Священного писания и особенно Ветхого Завета занимало очень большое место. Затем, после чтения ветхозаветных текстов, пришедший в общину апостол говорил о самом Христе. Он возвещал учение Христово, которое потом стало Евангелием (ведь Евангелие сначала было Священным Преданием Церкви, и только спустя несколько десятилетий апостолы зафиксировали свою устную проповедь письменно). Каждый апостол нес Евангелие, которое было либо его личным опытом общения со Христом, либо пережитым им рассказом, услышанным от тех людей, которые видели и слышали Христа. Как пишет Иоанн Богослов в одном из своих соборных послании, — то, что видели наши глаза, то что слышали наши уши, то, что мы осязали своими руками, это мы и возвещаем вам. Поэтому место Евангелия — это место самого апостола, прочитывающего это Евангелие. Апостольская Церковь живет апостольской проповедью, и сейчас, когда мы слышим чтение апостольского послания, — это присутствие самого апостола в Церкви. Апостолы писали Церквам. То, что мы знаем как послания апостолов, это их письма, самые обыкновенные письма своим близким людям, знакомым им общинам из ссылки, из путешествий, с места своей проповеди. Эти письма от своего учителя, с которым не было возможности общаться лицом к лицу, община прочитывала по сыновнему, очень внимательно и с большой любовью, а потом передавала соседнему храму, соседней общине. Так эти письма становились доступными всем христианам. И сейчас мы их читаем и слышим. Они как бы встали перед Евангелием, между пророчеством Ветхого Завета о Христе и исполнением этих пророчеств в самом Евангелии. Чтец, который читает эти послания, стоит посередине храма, как сам апостол, пришедший в общину христиан и возвещающий людям спасение, которое Господь принес в мир, а дьякон совершает каждение алтаря, того, кто читает апостол, а потом всех молящихся. Священник во время чтения апостола сидит, как равноапостольный, как тот, кто теперь в общине знаменует собой присутствие апостольства, является продолжателем апостольского служения, — ведет людей ко Христу, и возвещает людям правду Божию. Вот смысл чтения апостольского и потом евангельского. После того, как Апостол прочитан, чтец возглашает — Аллилуия, это относится уже не к Апостолу, а к чтению Евангелия, о котором мы будем говорить позднее.

Чтение Евангелия

Центральное место в Литургии Слова, конечно, занимает само Евангелие. Можно даже сказать, что эта часть Литургии посвящена Евангелию, и все, что происходит на ней является некоей подготовкой к тому, чтобы Евангелие было явлено и прочтено. В Литургии Слова, которая называется еще и Литургией оглашенных, есть даже некая самостоятельная жизнь и завершенность, она является как бы самостоятельной частью службы, потому что для оглашенных, она заканчивается именно чтением Евангелия, после которого по правилам древней Церкви они должны покинуть храм. Это действительно — Литургия, это явление, которое имеет очень большое значение для каждого, пребывающего в храме в этот момент. То Евангелие, которые мы сейчас читаем, было написано в период приблизительно с 60 года до 110-115 года, то есть в течение нескольких десятилетий Евангелие было только Священным Преданием, которое апостолы передавали устно. И все же это было Евангелие, это было слово Божие. И неважно, было ли оно записано в книгу или нет. Но, тем не менее, Евангелие, как Священное Писание, достаточно рано появилось в жизни Церкви, как явление Слова Божия, и отношение к нему было исключительно серьезное. На Пасху мы слышим слова Евангелия от Иоанна: Сначала было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Очень часто в Священном Писании, у святых отцов Иисус Христос, Сын Божий, называется Словом Божиим, Божественным Логосом. И когда мы открываем первую книгу Библии, Книгу Бытия, по структуре она начинается очень похоже на первые строки Евангелия от Иоанна: Вначале сотворил Бог... То есть о вхождение в сотворение, вхождении в новую жизнь говорится очень похоже на начало Евангелия. Затем в Библии описывается, как происходит творение: и сказал Бог, да будет свет... Бог изрекает свое Слово. И весь мир творится через Слово Божие. Об этом написано в пророчестве у царя пророка Давида: Словом Господним небеса утвердишася и духом уст Его вся сила их. Мир, если можно так сказать, «словесен», он действительно через Слово принимает свое бытие. Слово Божие настолько всесильно и всемогуще, что через вторую ипостась Святой Троицы весь мир из небытия приходит в свое бытие. В послании к евреям апостол Павел так определяет Слово Божие: Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: Оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его: Ему дадим отчет. И вот Слово стало плотью. Господь явился в мир, как воплощенное Слово. И принес в этот мир Свое Слово, которое мы теперь имеем в Евангелие. Это слово отождествимо с Самим Словом Божиим, с самим Христом. Оно онтологично Ему Самому. Сам Господь пребывает в Евангелии. Это Слово, действительно, живо и действенно. Евангелие — это не просто напечатанные определенным шрифтом буквы, выстроенные в строчки, разделенные на стихи, на главы и несущие некую информацию, как мы привыкли относится к книге. Это совсем не то, потому что никогда написанное автором не отождествимо с ним, даже если это автобиография. Никогда сотворенное человеком, — написанное в книге, изображенное на картине, или воплощенное в музыке, — не может быть самим исполнителем, самим автором, самим творцом. А вот Евангелие, оставлено нам Богом, как чудо пребывания Бога в Своем Слове. На это указывают даже некоторые моменты самого богослужения. Например, во время архиерейского богослужения архиерей снимает с себя омофор и митру, знаки своего первосвященства, знаки того, что он возглавляет Литургию, как Христос возглавлял тайную вечерю. Он уходит в сторону, потому что сейчас Господь Сам присутствует и Сам говорит. Когда на всенощной выносят Евангелие, мы прикладываемся к нему вместо иконы воскресения Христова, потому что это Слово Божие, воплощенное и воскресшее. Евангелию кадит священник, Евангелие мы целуем, когда Господь прощает нам грехи на исповеди. Евангелие, в общем-то, являет собой икону, образ Божий. И когда мы говорим о чтении Евангелия во время Божественной Литургии, о месте его в жизни христианина, оно может быть правильно определено как явление в этот момент Слова Божия, как присутствие на Литургии Самого Христа. Существует такое мнение, что если бы вдруг Евангелие, как книга, исчезло, то его можно было бы полностью восстановить по писаниям ранних отцов христианства, настолько точно и полно они его цитируют. И вот что удивительно и замечательно: Церковь в то время распространялась, как благовестие того Евангелия, которого никто на столе не имел, ежедневно не читал, а может быть и в руках никогда не держал.

Книга была одной из самых колоссальных ценностей античного мира, и даже не все богатые люди могли иметь книги в своем доме. В течение веков многим христианам только в храме во время богослужения была дана возможность приобщиться Слова Божия, узнать его, чтобы потом им жить, за него страдать и его воплощать в своей жизни. Евангелие — это знамя Церкви, ее духовное сокровище. Внесение Евангелия в храм являлось как бы вхождением в храм вместе со Христом, а само звучание Евангелия — кульминацией Литургии Слова. Можно сказать, что это было действительно причащением Самому Христу, — Слово Божие звучит, и ты его воспринимаешь, соединяешься с ним, оно проходит в тебя, как меч обоюдоострый, и судит твои помышления и намерения сердечные. Поэтому не удивительно, что в житиях святых встречаются такие истории, как с Антонием Великим, который пришел в церковь, услышал воскресное евангельское чтение про богатого юношу, вышел из храма, раздал свое имение и ушел в пустыню. Он понял, что эти слова Господь говорит ему, приобщился Слову Божию и на всю жизнь стал другим. И это не единственный случай, Церковь так жила, и живет, конечно, по сей день. Когда Евангелие звучит в храме, по благодатной силе своего воздействия это совершенно то же самое, как если бы мы жили две тысячи лет назад где-нибудь в Галилейской степи, и Сам Христос нам это говорил, потому что это действие — литургическое. Это то же самое Слово, которое сотворило мир. Этим Словом воскрешались мертвые, слепые прозревали, глухие становились слышащими, хромые начинали ходить, а прокаженные очищались. Ничего не изменилось, потому что Христос вовеки тот же, и слово Его не может с веками оглушиться, обесцениться, потерять свою силу. Церковь потому и Церковь, потому она и святая, что каждое мгновение своего существования она тождественна сама себе. То, что в ней происходит, происходит так же, как это было всегда. Христос учит, и Слово Его может все победить. От нас зависит, как мы его слышим, как мы его принимаем, живем им и как мы готовимся к слышанию Слова Божия. Вы представьте, как Церковь готовилась слышать Слово Божие, скажем, в 3 веке? Очевидно, что не так, как мы сейчас. Мы почему-то во время Литургии думаем, что можно подождать, пока начнется самое главное, — великий вход, евхаристия, причащение, тогда уж мы начнем молиться. Но все уже давно началось. Когда священник провозглашает Благословено Царство, это Царство уже грядет. Для оглашенных чтение Евангелия является самым главным оглашением Словом Божиим, потому что остальное им пока еще недоступно. Они еще не родились во Христе, но Слово Божие их уже преображает. Но даже когда оно звучало из уст Самого Господа, люди воспринимали его по разному. Семь тысяч человек уходило в пустыню, все бросив и забыв взять с собой еду, чтобы только слышать Слово Божие. И Господь питал их в пустыне. Он говорит им о хлебе, который сошел с небес, а некоторые ждали, что Он хлеб им будет давать, и люди от Него уходили. Какие странные слова, — говорили они, — кто может это слышать? Но апостолы сказали, — Господи, куда нам идти, ведь Ты имеешь глаголы вечной жизни. Вот эти глаголы вечной жизни и есть Евангелие.

Слово Божие на Литургии является без сомнения настоящим Богоявлением. Но узнать Христа, услышать Его должны мы. Это этап приобщения Христу, через который мы должны прийти к приобщению Его Тела и Крови. Чтение Евангелия в храме — это всегда для нас реальность встречи с Богом. Что с нами происходит в этот момент? Как мы живем этим Словом потом? Какими мы уходим после слышания Евангелия? Это всегда для нас вопрос и всегда суд.

Сугубая ектения

После чтения Евангелия звучит сугубая ектенья, подчеркивая, что некий этап Литургического восхождения, Литургия оглашенных, завершается, начинается новый этап. Сугубая ектения входит в состав каждой службы. По прошениям она схожа с мирной, которой обычно служба начинается, а сугубой заканчивается. В начале службы антиминс лежит свернутым на престоле. Теперь священник развертывает его в трех сторон, неразвернутой остается только верхняя часть, которую священник открывает чуть позже, во время следующей затем ектеньи об оглашенных. Сугубая ектения всеобъемлюща. Она с особенной силой обнимает собой все прошения мира, все его нужды, все его горести. Но, несмотря на то, что идет прошение о вещах общих, космических, Церковь, тем не менее, молится о каждом лично. Если человек участвует в Литургии, если мы говорим, что он одновременно ее сослужитель, то он пришел в храм не просто просить что-то лично для себя, но в этот момент стал Церковью, исполнил себя, как член Тела Христова. И поэтому, когда совершается Литургия, она обнимает собой не просто весь космос, но каждого человека лично с его со всеми нуждами, печалями и тугами. Веровать во святую апостольскую Церковь, — значит, верить, что она и все твое прошение, всю глубину твоей скорби, твоей радости, твоего горя, твоего благодарения принесла к престолу Божию.

* * *

Но люди, которые не видят в Церкви ее всеобъемлющего значения, потом приходят и просят – специально для меня послужите вот по этому конкретному поводу, хотя в самой Литургии исполнение всех этих прошений существует. И в практику нашей Церкви давным-давно вошло служение после Литургии молебнов и панихид. Зачем? Подал ты записку или не подал, раз ты в Церкви стоишь, тебя Господь разве не видит? Разве Он не знает прежде твоего прошения все, что ты хочешь у Него попросить? И поэтому служить после Литургии молебен просто бессмысленно. Происходит это только оттого, что часть людей, пришедших на службу в храм, участвует в Литургии, а часть — находится во время Литургии. Часть людей — отдается полностью соединению Церкви, а часть переживает немножечко иначе: они пришли, отстояли службу, а уже потом для них начинается самое главное, — сейчас будут просить о его личной конкретной просьбе, о его здоровье, о его путешествии, хотя все это в Литургию входит духовно, потому что жертва приносится, и Он, Спаситель мира, жертву приносит за всех и за вся. Это так привычно стало, — заканчивается Литургия, священник выходит служить водосвятный молебен. Но вы себе представить не можете, как священнику внутренне тяжело и нелепо служить молебен после Литургии, когда все, что можно у Бога испросили. Тогда возникает вопрос, зачем тогда существуют молебны, зачем существуют панихиды? А они существуют, как внелитургическое действие. И сейчас нигде, ни в Греции, ни в Болгарии, мы не встретим совершение молебна после Литургии, и в России раньше такой практики не было. Священник приглашался в дом или в какое-то определенное место, и служился молебен по конкретному поводу с конкретными людьми. Например, молебен на спослание дождя. Но если есть нужда молиться о ком-то особенно, например, о болящем, об этом должна молиться вся Церковь, все вместе, а не отдельно священник за отдельно взятого человека. Поэтому существует специальное прошение, которое при необходимости вставляется в сугубую ектенью, — и о путешествующих, и о страждущих, и о болящих. И тогда о ком-нибудь одном или, может быть, о двух-трех людях, которые близки сердцу каждого в храме, будет молиться вся Церковь.

* * *

Заканчивается Литургия Слова ектеньей об оглашенных. До революции оглашенных не было, а сейчас они опять появились в нашей Церкви. Снова есть кого просвещать, есть кого крестить, кому проповедовать. Сегодня огромное количество людей приходит к крещению без оглашения, а это ненормально. Подготовка людей к крещению и молитва о них Церкви совершенно необходимы. Институт оглашения, или по-гречески — катехизации, сохранялся в Церкви довольно долго. Катехизации подвергались все люди, желавшие принять крещение, причем не только из языческих, но и из христианских семей. Особенно характерно для этого состояние Церкви в 4-6 веках, когда римская империя стала практически христианской. И хотя внутри Церкви были, конечно, разделения, и арианская ересь, и монофизитство, но все-таки это была уже христианская империя. В то время было принято, чтобы крещение принимал уже взрослый сложившейся человек, а детей практически не крестили. Такая традиция сложилась в христианском мире, потому что было очень благоговейное отношение к таинству крещения и вступлению в Церковь. Кроме того, она шла от самой идеи катехизации, потому что язычников христиане принимали в Церковь только после очень серьезной подготовки. Но когда Церковь находилась в условиях гонения, настоящих условий для оглашения не было, и практически, очень многие язычники приходили в Церковь, проходя только очень небольшую подготовку. Уверовали во Христа? Сердцем веруешь во Христа? И уже крестились, потому что в условиях гонения вся остальная жизнь была проверкой этого крещения, исповеданием Христа. Когда времена гонений прошли, в Церковь вошло большое количество язычников, и Церковь несколько оскудела своей вере. Так, монашество явилось некоей формой протеста против оскудения благочестия. Тогда и оглашение приняло другие формы. Начали создаваться огласительные училища. Первые училища для подготовки к крещению были созданы в Александрии, а первыми учителями были Клемент Александрийский, а потом его ученик Ориген. Занятия с крещаемыми часто проходили в течение нескольких лет. Период оглашения обычно составлял от сорока дней до трех лет. Крещение происходило отнюдь не каждый день, в основном – перед Пасхой, в Великую субботу, что было очень символично. Крещение воспринималось, как крещение в смерть Христову. На крещении читается послание апостола Павла к Римлянам: Братья, елице во Христа крестихомся, в смерть Его крестихомся, спогредохомся Ему крещением в смерть. Христос воскрес из мертвых, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем, и для каждого крещаемого была совершенно очевидна реальность спогребения со Христом, умирание ветхого человека и воскресение его в обновленной жизни, жизни, дарованной Христу. Поэтому-то в эти дни и сохранились такие особенности богослужения, как пение вместо трисвятого – елице во Христа креститеся, во Христа облекостеся. Заметьте, что это песнопение поется только несколько раз в году: на Рождество, на Крещение, на Пасху и на праздник Святой Троицы – в те самые дни, когда по обычаю Церкви и совершалось крещение оглашенных. Но в период, о котором я говорю, оглашение стало не просто нормой для подготовки к крещению, но очень долгим периодом даже в христианских очень благочестивых семьях. Равноапостольный царь Константин Великий принял крещение только на смертном одре. Это парадоксально, конечно, но, открывая первый Вселенский собор, провозглашая империю христианскую, он не был еще христианином, но только оглашенным. Он так долго не мог принять крещение, потому что чувствовал за собой очень много грехов человеческих: он же был воином, наказывал преступников, проливал кровь. Он не мог в себе внутренне соединить, как человек, который принимает крещение, обязуясь жить по Евангелию, может в себе совместить правителя, который обязан казнить преступников и вести войны. Интересен случай и с таким великим святым святителем Амвросием Мелиоланским. Когда надо было поставить епископа в городе Медиолане (современный Милан), выбор благочестивых христиан пал на Амвросия. Он воспитывался в христианской семье, его сестре была монахиней, возглавляла общину девственниц, бабка была христианской мученицей, а сам он до сорока лет был не крещен. Когда его выбрали епископом, он за четыре дня прошел все степени своего посвящения: в первый день его крестили, во второй рукоположили в дьяконы, в третий — в священники, а в четвертый день в одежде крещаемого он принимал посвящение в епископы, потому что по древней традиции, человек в течение девяти дней носил белые крещальные одежды. Я уже не говорю о таких замечательных людях, как святитель Василий Великий, Григорий Богослов, у которого отец был епископом, Иоанн Златоуст, которые приняли крещение не ранее 30 лет. Этим событиям не дается оценка — правильно это или не правильно, но заметьте, каков плод такого крещения — если человек крестился, то он уже не возвращался вспять. Крещение воспринималось, может быть, как для монаха его постриг — другой уже человек, другой жизнью живет, он от мира отрекся и полностью посвятил себя Христу. Благодать крещения настолько обновляла человека, что он становился человеком совершенно святой жизни. Смысл крещения тогда для многих был очевиднее, чем для современного человека. Потом это, к сожалению, ушло из жизни христианского общества. Последние века стало принято крестить только младенцев. Катехизацию, то есть оглашение, Церковь возложила на восприемников, то есть на крестных родителей, которые, по мнению Церкви, и должны были воспитать ребенка христианином, и брали на себя такую перед Богом. Как оказалось, крестные в течение веков со своей задачей не справились, потому что, как сказал Николай Степанович Лесков, Русь была крещена, но не просвещена. В современном обществе мы видим много крещеных людей, для которых крещение осталось совершенно формальным актом. Крестившись, они не приняли возможность спасения в Церкви, не обратились к Богу, не стали жить полной духовной жизнью, жизнью церковной. Обычно людьми движет традиция — раз мы живем в православной стране, раз мы были сами крещены, то надо как бы традиционно и детишек покрестить, а вдруг они не будут болеть. Это инстинктивный, чисто языческий повод, чтобы от чего-то детей уберечь, но сам смысл крещения для многих не известен. Не только у нас в России, но и в Греции, в Румынии, в Болгарии крещение

превратилось в некий внешний обряд, когда люди не чувствуют важности и ответственности за произнесенные Богу обеты. И сейчас настало время для нашей Церкви вернуться к древней практике оглашения. Это очень важный период. А вдруг, узнав, что от него требуют, человек испугается и не захочет креститься? Многие сейчас обратились к Богу и хотят креститься, но в какого Бога уверовали, почему хотят креститься, часто объяснить не могут, а принятие крещения и вступление в Церковь — часто два совершенно не связанных между собой явления. Креститься для них — это как бы заключить с богом какой-то определенный договор: я крестился, — значит теперь Бог мне будет помогать, но Церковь здесь не при чем, я Бога имею у себя в душе. Если вам предлагают стать крестным, это очень большая ответственность. Та связь, которая заключается между крестником и его воспреемником, обязательно будет сохранена в будущей жизни, и конечно, Господь с нас спросит, где наши крестники, почему они не в Церкви, почему мы ничего для них не сделали. Крестным, конечно, вменяется в обязанность молиться за своих крестников, но не только молиться, а постоянно участвовать в их воцерковлении и приводе их в Церковь. Ну и, конечно, взрослый человек, который сегодня хочет принять крещение, должен пройти катехизацию, хотя это не во всех храмах есть. Святейший патриарх практически на каждом епархиальном собрании говорит о том, что можно крестить только после подготовки. Когда заканчивалась ектения об оглашенных, все оглашенные выходили, двери закрывались, и в храме оставались только верные

Херувимская песнь

После ектеньи об оглашенных антиминс уже открыт, и храм готов для принесения бескровной жертвы. Церковь принесла все свои моления и поминовения, никого не забыла – ни живых, ни умерших, ни оглашенных, – и тогда дьякон возглашает, – Изыдите оглашенные, изыдите…, чтобы только верные остались в храме во время Божественной Литургии. Верные — это евхаристическое слово, которым называют христиан. После ектеньи об оглашенных звучат две молитвы верных. Начиная с этого момента священнические молитвы в Литургии Иоанна Златоустого и Василия Великого звучат по-разному. Первую молитву священник читает во время первой малой ектеньи верных: Благодарим Тя, Господи Боже Сил, сподобившаго нас предстати и ныне святому Твоему Жертвеннику и припасти ко щедротам Твоим о наших гресех и о людских неведениих. Приими, Боже, моление наше, сотвори ны достойны быти, еже приносити Тебе моления и мольбы и Жертвы Бескровныя о всех людех Твоих; и удовли нас, их же положил еси в службу Твою сию, силою Духа Твоего Святаго, неосужденно и непреткновенно, в чистем свидетельстве совести нешея; призывати Тя на всякое время и место. Да, послушая нам, милостив нам будеши во множестве Твоея благости. Так вот, в первой молитве верных, говорится о тех людях, которые эту верность стараются хранить. А если они эту верность хранить не стараются, тогда их верными, то есть христианами, очень трудно назвать. Затем сразу же звучит вторая ектенья, и священник читает вторую молитву верных: Паки и многажды к Тебе припадаем и Тебе молимся, Благий и Человеколюбче, яко да, призрев на моление наше, очистиши наши души и телеса от всякия скверны плоти и духа и даси нам неповинное и неосужденное предстояние святаго Твоего Жертвенника. Даруй же, Боже, и молящимся с нами преспеяние жития, и веры, и разума духовного. Даждь им, всегда со страхом и любовью служащим Тебе, неповинно и неосужденно причаститися Святых Твоих Таин, и Небеснаго Твоего Царствия сподобитися. Священник в этой молитве просит, чтобы все люди, которые в это время находятся в храме, без осуждения причащались Святых

Христовых Таин. Это значит, что все, кто остался сейчас в храме, действительно готовы причаститься, а иначе эта молитва непонятно о ком читается. Приходит человек в храм, а причащаться не хочет. Почему? Ведь отлучить нас от причастия может только смертный грех, и больше ничто не может отлучить нас от любви Божией. А не причащаемся, потому что лень нам мешает, — лень прийти вечером на службу, помолиться, потрудиться над собой и примириться со своим ближним, прийти на исповедь. Так для кого читаются молитвы верных? О верности нам надо задуматься. Принимая святое крещение, каждый из нас давал обеты веры. Христианин называется верным не только потому, что он доверил свою жизнь Богу, но потому что обещал Ему верность хранить. Ради этой верности Бог доверяет человеку Свои Великие Таинства. Эта верность сохраняется человеком, как его жизненный путь. Обеты верности произнесены в вечность. * * * Мы, таинственно изображающие херувимов и припевающие трисвятую песнь творящей жизнь Троице, оставим сейчас всякую житейскую думу, чтобы поднять Царя всех невидимо копьеносимого чинами ангелов. Какие загадочные слова поются за Литургией. Кто может слушать их без трепета? Вдумайтесь. Мы таинственно изображаем херувимов. Не подобным ли изображается подобное? А мы изображаем херувимов… отец Павел Флоренский Иже херувимы тайно образующе… Что значат сии таинственные слова? Мы только знаем, что, когда поют херувимскую, надо замереть. (А почему? Зачем? Мне бы хотелось, чтобы вы задавали себе эти вопросы почаще). Приходя на праздничную службу, почти никто не понимает слов праздничного тропаря, да и многие слова службы остаются непонятными. Так быть не должно. В Церкви есть таинственное, но ничто не является секретным, не предназначенным для тех, кто стоит с другой стороны алтарной перегородки. Получается, что упреки в адрес Православной Церкви, что мы служим на непонятном языке, во многом справедливы, потому что нам самим, оказывается, и не надо, чтобы все было понятно. Если мы этим православным языком не владеем, тогда от него надо отказаться, потому что иначе получается обман, фарисейство. Внешняя форма соблюдена, а внутренне мы в ней не живем. Почему мы не изменяемся, духовно не растем? По самой простой причине — мы все делаем формально. Надо готовить себя к Литургии, к празднику, чтобы вместе с хором петь величание, тропарь, вместе со всеми петь — Тело Христово приимите…, чтобы это произносилось едиными усты и единым сердцем. Мы же не в театре и не на концерте. Это не для нас поется хором, а нами воспевается. Мы все участники этого таинства великого и пренебесного. Наше непонимание слов важнейших моментов Литургии очень грустно, и этой грустью я с вами сегодня хотел поделиться и призвать нашу молитву делать осмысленной, не молиться Богу незнакомыми словами, — мы же с Отцом своим разговариваем, — а выяснить для себя, что же значат эти слова. А значат они вот что: Вы, стоящие в храме, те, кто таинственно изображает собой херувимов, которые воспевают трисвятую песнь, всякое ныне должны отложить попечение. Каждому из нас в это момент дается возможность стать вместе с херувимами и серафимами. Они воспевают — Свят, свят, свят, — и мы вместе с ними в едином ангельском славословии должны так же воспевать трисвятую песнь. В этом таинстве мы являемся действующими лицами, а не зрителями, это же не театральное представление. Нам не надо знать, что мы видим, а надо знать, что происходит с нами в этот момент, кто мы сейчас. Мы в сослужении ангельском находимся, и это самый важный момент этого сослужения, когда мы должны отложить все житейские заботы, всякое житейское попечение. А зачем мы должны отложить это попечение? У песни есть продолжение: яко да Царя всех подымем ангельскими невидимо дариносима чины. Это образ античного или византийского мира, когда победителя императора поднимали на щит или на помост на руках или на копьях и вносили в триумфальные арки. Таким образом мы должны на себе нести Христа.

* * * Во время пения Херувимской песни совершается Великий вход, когда Царь славы, Христос, идет на Свою победу, на крест, потому что Великий вход это шествие Христа на Голгофу, се бо Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися снесть (?) верным (из херувимской Великой субботы). Дьякон совершает каждение алтаря и собравшихся в храме, читая про себя покаянный псалом 50, который и каждый может читать про себя в этот момент, потому что высота херувимского призвания каждого из нас ставит душу в состояние глубочайшего осознания собственного недостоинства. Поэтому и священник перед пением херувимской отверзает Царские врата, становится перед престолом и читает единственную в Литургии молитву, которая не относится ко всем присутствующим, а только к самому служащему священнику: Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми, приходить или приближитися или служити Тебе, Царю славы; еже служити Тебе – велико и страшно и самим Небесным Силам… Она посвящена Самому Господу Иисусу Христу, как Архиерею, пред которым предстоит недостойный священник, и касается лично его, потому что он входит в область очень страшного священнодействия. Священник испрашивает прощения у всех сослужащих и прихожан, кадит стоящую на жертвеннике проскомидию, берет в руки дискос и чашу, и под пение Херувимской выходит на солею. Он несет святую проскомидию, Чашу с вином, которой предстоит стать Кровью Христовой, и дискос с хлебом, который должен соделаться Телом Христовым. На великом входе совершается особенное поминовение одновременно всей Церкви, потому что как Господь Вседержитель несет весь мир на Своих руках, так и священник, выходящий из алтаря, несет на себе проскомидию, как образ мира, Церкви и всей вселенной, за которую приносится жертва Христова. Великий вход есть образ входа Господня в Иерусалим, Господь грядет на Свое страдание. Это победа, которая дается Господу через видимое поражение. Это принятие на себя через любовь и смирение всех грехов мира, чтобы именно этот мир был спасен. Мы таинственно изображаем херувимов, но мы же одновременно является теми, кто распинает Христа, потому что то, что вложил в нас сатана нашей собственной жизнью, оказывается тем самым, что он принуждает Господа пойти на смерть и на распятие. И поэтому великий вход для каждого человека это, действительно, определенный суд, проверка его собственной жизни, состояния его сопричастности жертве Спасителя, потому что сейчас будет приноситься жертва за каждого из нас и из-за каждого из нас. * * * Священник заходит в алтарь, поставляет на престол дискос и чашу, снимая с них покровцы, и читает тропарь Великой Пятницы Благообразный Иосиф… молитву о снятии Господа со креста, еще раз подчеркивая Голгофский жертвенных характер Великого входа. На престоле Дары снова покрываются воздухом. Когда Дары находились на жертвеннике, это была память о том, что Христос был спеленут, как младенец, а теперь – знак вспоминания о пеленании Его в святую плащаницу. Заканчивая каждение священник говорит: Ублажи Господи благоволением Твоим Сиона и да созиждутся стены Иерусалимские… Вы, подобные херувимам, не трепещете ли друг пред другом, но трепещите, трепещите сильнее. Знаете ли тут кто? Царь, Христос, ангельские чина служат ему невидимо… Церковь полна ангелов, и вы все стоите вперемешку с ангелами. Господь тут, разве вы не знаете? Он с нами, как обещал. Неужто теперь не отложим житейское попечение? Неужто не забудем о житейской коре, скрывающей ангела хранителя для каждого из нас? Пусть спадет перед очами эта пелена. Пусть рухнет стена, отделяющая сердце от сердца. О, какое счастье видеть каждому херувима в каждом. О, радость навеки! Всякое ныне житейское отложим попечение. Всякое… отец Павел Флоренский

Символ веры

Заканчивается Великий вход, закрываются Царские врата,

задергивается завеса. Просительной ектеньей Церковь начинает готовит молящихся к совершению самого таинства Евхаристии, молясь о предложенных Честных Дарах. О предложенных честных Дарех, Господу помолимся. В это время священник тайно читает молитву приношения, прося принять это жертву. … и сподоби нас обрести благодать пред Тобою, еже быти Тебе благоприятней жертве нашей и вселитися Духу благодати Твоея благому в нас, и на предлежащих Дарех сих, и на всех людех Твоих. * * * Дьякон возглашает призыв – Возлюбим друг друга да единомыслием исповемы… Раньше после этих возгласов христиане в знак веры, любви и единомыслия лобзали друг друга. Этот обычай сохранился среди священнослужителей. Если служащих

священником несколько, то все они целуют дискос, потир, престол и друг друга, со словами, – Христос посреди нас, – и отвечают, – И есть и будет. Дьякон возглашает: Двери, двери, премудрости вомнем. В древней Церкви возглас Двери-Двери относились к привратникам у церковных дверей храма, чтобы они тщательно наблюдали за входом в храм, и не впускали кого-то из оглашенных или кающихся лиц, которые не имели права присутствовать при совершении таинства святого причащения. * * * А затем поется Символ веры. Это очень важный момент для нашего церковного осознания. Мы должны возлюбить друг друга и единомыслием исповедовать нашу веру. Когда мы поем Символ веры, мы ничего не просим, не каемся в своих грехах, ничего не происходит такого молитвенного, кроме одного, — кроме принесения наших обетов и клятв. В первый раз мы поем Символ веры, когда принимаем святое крещение. После вопроса священника о нашей вере, мы даем нашу первую клятву верности, и после этого читается Символ веры. И каждый раз, когда мы, просыпаясь, читаем Символ веры, мы снова клянемся Богу в верности, в том, что мы будем этот день жить, как православные христиане. Символ веры еще раз нам напоминает, что если мы православные, то православие наше определяется не как констатация факта, а как цель нашей жизни. Оно может нами восприниматься, только как путь, по которому мы идем, но никак еще не реальность. Это литургическая клятва, запечатленная самой Литургией, когда мы поем Символ веры все вместе, хором, едиными устами исповедуем нашу веру православную, для того, чтобы этой верой жить, чтобы эта вера познавалась по плодам, чтобы по этой вере нас люди узнавали. Православие это не просто сборище людей, которые пытаются утверждать свою веру за счет других, которые хотят везде быть первыми, и не дают, скажем, бедным католикам свои епархии открывать. Не это является вопросом нашей веры, это и вообще не проблема веры. Вопрос нашей веры — любить друг друга.

Единственное, за что с нас Господь спросит, — не как вы с католиками боролись, не как секты обличали или каким-то образом внешне ограждали нашу веру, — а за то, как мы любили друг друга. Это и есть критерий нашей православности, потому что Бог есть Любовь. Именно православие, а не холодное знание догматов, не отстраненные какие-то истины о Боге, а совершенно настоящая живая вера дает нам познать Бога как Любовь, а значит любить друг друга по настоящему. Бог есть Любовь. Христос есть воплотившаяся Любовь, совершенно недостижимая и недоступная людям, которая во Иисусе Христе стала достижимой и доступной для нас. И только во Христе мы можем причаститься этой недоступной Божественной Любви. Жизнь Христова во все полноте — это жизнь Церкви, потому что Он — Богочеловек, а Церковь — это богочеловеческий организм. «Церковь — организм любви» Хомяков. Человек, вступающий в Церковь и становящийся частью этого организма, к этой любви сверхъестественным непостижимым и мистическим, таинственным образом приобщается. И поэтому призыв — возлюбим друг друга — это призыв не просто приложить силы своей души, а это есть исповедание нашей веры. Не просто это — вот все свои силы соберу, да как возлюблю ближнего своего. Ничего не получится. А исповедание веры — это ее исповедь, ее провозглашение, ее явление миру. Любовь может быть только деятельной, а не умозрительной, не только сосредоточием душевных сил человека. Смысл церковного соединения, чтобы в мире не осталось ни одного чужого человека. Когда мы находимся в Церкви даже среди людей единомысленных с нами, мы их не любим по большому счету. Очень часто проблему своей нелюбви к какому-то человеку мы решаем просто через желание его не видеть. Всегда найдется человек, о котором мы думаем, — лишь бы его не видеть, и тогда мне будет легко жить, я буду спокоен. А Архиепископ Иоанн Сан-Францисский написал: Нежелание видеть какого-то человека очень похоже на приказ его расстрелять. Он умер для тебя, этот человек. А как тогда мы себе представляет Царствие небесное? Ведь там не будет такой возможности — кого-то не видеть, от кого-то уйти, от кого-то спрятаться в уголок. Но если мы здесь на земле кого-то считаем чужим, то как мы с ними увидимся в Царствии небесном? Как им в глаза посмотрим, если здесь он для нас был чужим? Надо, чтобы эту отчужденность мы подвигом своей жизни постарались победить. И если мы, будучи православными, имея богатство православия, истинную веру, не любим друг друга и Бога, значит мы еретики. Можно, оказывается, быть еретиком, внешне находясь в недрах православной веры. Поэтому и возглас такой на Литургии возглашается – Возлюбим друг друга да единомыслием исповедуем Святую Троицу, потому что это одно и то же, – любить друг друга и исповедовать святую Троицу. И если у нас нет любви, то исповедования святой Троицы у нас тоже нет. И наоборот – если у нас нет правоверия, правомыслия, то и любви настоящей тоже не может быть до конца. Хотя мы знаем примеры, когда люди, не будучи православными до конца, своим собственным подвигом веры и любви достигали православия. Это такие люди, как доктора Гааз, доктор Труп, который будучи лютеранином пострадал вместе с царской семьей, приняв на себя всю меру любви, страдания и жертвенности подвига, как православный. Мы не потому православные, что мы имеем неповрежденными догматы святой веры, а потому, что Господь дал нам возможность через истинное богопознание не искаженное каким-то человеческим недомыслием, или ложью, или гордыней, принять в себя полноту любви. Догматы даны нам только с одной единственной целью, чтобы мы научились любить.

Евхаристический канон

Во второй, самой важной, части Литургии верных происходит само совершение Таинства. Призыв дьякона – Станем Добре, станем со страхом, святое возношение в мире приносити… подвигает всех на возношение самой главной евхаристической молитвы, которая называется словом анафора, что значит возношение. Станем добре, станем со страхом, Святое Возношение в мире приносити. Это еще не молитва, а призыв, который возглашает дьякон. В ответ на это, хор от лица молящихся выражая готовность к святому возношению, поет – Милость мира, жертва хваления, (мы готовы приносить) – то есть будем возносить Бескровную Жертву (Святую Евхаристию), которая есть великая милость Божия, дарованная нам вследствие нашего примирения (мира) с Богом, и состоящая из благодарного прославления (хваления) Бога. Священник, обращаясь лицом к народу, благословляет, произнося:Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога Отца, и причастие Святаго Духа буди со всеми вами. А хор, то есть весь народ отвечает – И со духом твоим.

Глагол гореть является однокоренным слову “гора”, и когда звучит призыв, – Горе имеем сердца, они должны быть устремленными ввысь, как гора, и гореть, как пламень. И мы отвечаем, – Имамы ко Господу, то есть такие сердца у нас и есть сейчас, – горящие, устремленные ко Господу. * * * Молитва анафоры начинается со слов, – Благодарим Господа. Хор поет Достойно и праведно есть поклонятися Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице Единосущной и Нераздельней. Это очень сокращенное содержание начала евхаристической молитвы. А священник начинает молиться в алтаре, – Достойно и праведно Тя пети, Тя благословити, Тя хвалити, Тя благодарити, Тебе поклонятися на всяком месте владычествия Твоего. Где-то с конца шестого века молитвы, которые раньше священник произносил вслух, стали недоступны для народа Божия, который молится вне алтаря. И тогда хор, как бы являя собой образ народа Божия, стал петь только некоторые части этой молитвы. Может сложиться впечатление, что священник читает несколько молитв, разделенных возгласами, после которых хор начинает петь определенные песнопения. На самом деле молитва анафоры не прекращаясь продолжается до Отче наш. Хор в этот момент поет, практически повторяя слова молитвы анафоры, произнесенные вслух, давая нам возможность все-таки сомолиться этой молитвой. Конечно, это обедняет наше восприятие, но с другой стороны свидетельствует о том, что эта молитва ушла из всенародного молитвенного общения не по прихоти священноначалия, желающего отделить народ от клира, но, скорее всего, именно потому, что сама духовная жизнь к этому моменту оскудела, и люди не были готовы к такому молитвенному напряжению. К этому моменту причащение на Литургии перестало быть для Церкви необходимостью, многие уже не причащались на каждой Литургии, как это было в первые века христианства. И естественно, если звучит священническая молитва, которая пытается всех соединить в единое тело, а существует достаточно большое количество прихожан, которые не готовы сегодня разделить эту радость со всеми, то и смысл этой общей молитвы пропадает. Поэтому она и переходит в алтарь, как особенное служение священства, где священники, стоя у престола, причащаются всегда. Хор же поет отдельные элементы евхаристического канона, который все-таки собирает людей на общую молитву и на общее служение Литургии. Идеал от реальности все более отдаляется, и со временем это настолько укореняется, что люди воспринимают происходящее, как определенный идеал, не зная, что существует нечто высшее, идеал общего служения, общей молитвы и общего приобщения Святых Христовых Таин. Можно ли это изменить, я не знаю, это зависит от самой Церкви, только если у народа будет потребность в общем причащении, в постоянном служении Литургии и в общей молитве. Изменения определяются уровнем общецерковного сознания, а не какой-то акцией, потому что в Литургии все очень живо. Как только у людей просыпается внутренняя потребность, сама Церковь обновляется, получает вдруг совсем новую возможность, каждый раз по-новому свидетельствует о Христе и о своей

собственной жизни. Если евхаристическая жизнь затухает, то все в Церкви формализуется, становится законническим, уставным, очень внешним. Потому что духовная жизнь определяется в человеке только Литургией, никак иначе. И вся аскетика, и все богословие, вся нравственность, и вся жизнь Церкви исходным своим отправным знаком имеет только Божественную Литургию. Уровень духовной жизни людей определяется тем, как служится Литургия, как люди причащаются, каким образом они живут евхаристической жизнью. Как живет Церковь, так служится Литургия. Потому что такие понятия, как Церковь и Литургия, практически тождественны между собой. Церковь — есть Литургия. Литургия осуществляет собой Церковь. Достойно и праведно Тя пети, Тя благословити, Тя хвалити, Тя благодарити, Тебе поклонятися на всяком месте владычествия Твоего: Ты бо еси Бог Неизреченен, Недоведом, Невидим, Непостижим, присно Сый, такожде Сый, Ты, и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый. В этой первой начальной части молитвы анафоры священник

исповедует богословие апофатическое, когда человек действительно может сказать о Боге только неясно, сказать такое, чем Бог не является. Потому что Бог, действительно, настолько, непостижим и недоступен, что человеческое сознание не в силах сказать о Боге ничего такого, что было бы правильным и верным. Вот, скажешь о Боге, что Бог есть Свет — это будет неверно, скажешь, что Он есть Любовь, это будет неверно, скажешь, что он есть Милость, это тоже будет неверно. Это верно в какой-то маленькой части, в тех понятиях любви, милосердия света, добра, которые мы своим личным опытом знаем. Но насколько это присутствует в Боге, сказать человек не может. Все, что мы скажем о Боге, будет недостаточным, убогим, не говорящим о Нем практически ничего. О Боге мы можем сказать только, что Он неведом, непостижим, неизвестен нам, и неизречен. И с этого мы начинаем свое благодарение. Даже имя, которое он нам открывает — Я Сущий — и то мы не знаем, что это значит, потому что жизнь, которую мы имеем, ущербна, она кончается смертью. Жизни-то в нас по настоящему нет, такой жизни, которая бы была в нас полнотой бытия, самодавлеющей. Поэтому, даже когда мы говорим, что Он — сущий, мы не понимаем, что это значит. * * * … присно Сый, такожде Сый, Ты, и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый: Ты из небытия в бытие нас привел еси, и отпадшия возставил еси паки, и не отступил еси, вся творя, дондеже нас на Небо возвел еси и Царство Твое даровал еси будущее. Воскресение Христово — это новое творение мира, новой твари. Господь сначала нас создал, из небытия в бытие привел. Казалось бы — совершенно непостижимый акт творения, потому что понять это — из небытия в бытие — совершенно невозможно. Мы это даже и не пробуем понять, просто принимаем, как написано.

Но после этого, когда мы уже существуем, Господь из нас творит заново. Своим воскресением Он новотворит мир, вновь все сотворяет через Церковь Свою. То, что Он из нас делает — это новое творение, которое гораздо более того, что Он весь мир сотворил. По смыслу своему ветхое ушло, а новое только начинается, созидается новая тварь во Христе, и мы ежеминутно являемся участниками этого нового творения в своем постоянном общении с Богом. … и не отступил еси, вся творя, дондеже нас на Небо возвел еси, и Царство Твое даровал еси будущее. Удивительно, в этой молитве мы сталкиваемся с тем, что вдруг прошлое, настоящее и будущее становятся как бы единым временем. То есть в этот момент мы говорим так, как будто уже находимся не здесь на земле, а в Царствии Небесном. Мы оттуда Его благодарим за то, что Он не только нас создал, не только спас Своей смертью и воскресением, но и за то, что Он нас возвел на небо и уже даровал свое будущее Царство. Мы входим в вечность, которая наступает уже сейчас, это общение с Богом в Царствии Небесном, потому что Он все это уже нам даровал, все это с нами совершилось, нам остается небольшое — взять это. Вопрос, хотим ли мы спастись по настоящему, означает — хотим ли мы все это взять. Хотим ли мы от Христа Бога принять это спасение, которое Он нам уже даровал? Готовы ли мы до конца протянуть свои руки и принять его в свою жизнь? Это очень тяжелый дар, такой огромный, не пушинка, — дар вечной жизни, который дается человеку, для того, чтобы он сумел принять его, как крест, и никак иначе. Безмерна тяжесть дара спасения, под которым человек, взяв его в руки, может согнуться. Но каждая Евхаристия нас к этому

призывает. Это самое главное — хотим мы спастись или не хотим? Хотим мы этот дар на себе понести, как величайшую тяжесть и одновременно благость своей жизни или не хотим? Потому что войти в Его Царство Небесное можно только через Церковь, которую Он сотворил, через Его язвы, через ребро пронзенное. Литургия, в которой мы участвуем, это постоянное прикосновение к язвам Христа в Евхаристии. Так пришел Фома испытать Христа, — мы касаемся его распятого Тела, влагаем персты свои в Его язвы. Уверение Фомы — это образ принятия евхаристического Христа: Христос так открыл апостолу Свое Тело, так ему Его вручил, как мы это делаем на каждой Литургии — всегда, прикосновением к Его язвам. О сих всех благодарим Тя и Единогодного Твоего Сына, и Духа Твоего святаго, о всех, ихже вемы и ихже не вемы, явленных и неявленных благодеяниях, бывших на нас. Благодарим Тя и о службе сей, юже из рук наших прияти изволил еси, аще и предстоят Тебе тысящи архангелов и тьмы ангелов, Херувими и Серафими, шестикрылатии, многоочитии, возвышающиися, пернатии. Мы благодарим еще об этой службе, тоже как о даре, который вдруг Господь принимает от нас, вот от таких, хотя Ему в этот момент, поют архангелы и ангелы, херувимы и серафимы шестикрылатые, многоочитые… А мы со своей стороны поем Ему ту самую песнь, с которой Господь входил в Иерусалим — Осанна в вышних, благословен Грядый во Имя Господне, — и наше пение соединяется с ангельским. Вот, Господь грядет, грядет в Иерусалим. И мы грядем в Иерусалим, в небесный Иерусалим, через принятие этого дара, через постоянное стремление быть вместе с Ним — в смерти, в воскресении, в Его восхождении на Небо, в Его седении одесную Отца. Это желание спасения по настоящему — самое главное чувство, которое должно быть в христианине, — хочу спастись! Хочу идти путем спасения. Хочу этот тяжеленный громадный дар на себе понести. Потому что именно через этот дар мы входим в общение с Самим Христом. И этот дар становится тем благим игом и легким бременем, который Господь каждому из нас вручил. Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще: Хор: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь Небо и земля славы Твоея; осанна в вышних, благословен Грядый во Имя Господне, осанна в вышних. Священник продолжает евхаристическую молитву: С сими и мы блаженными Силами, Владыко Человеколюбче, вопием и глаголем: Свят еси и Пресвят, Ты, и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый. Свят еси и Пресвят и великолепна слава Твоя; Иже мир Твой тако возлюбил еси, якоже Сына Твоего Единороднаго дати, да всяк веруяй в Него не погибнет, но имать Живот Вечный. Иже пришед и все еже о нас смотрение исполнив, в нощь, в нюже предаешися, паче же сам Себе предаяше за мирский живот, приемь хлеб во святыя Своя и пречистыя и непорочныя руки, благодарив и благословив, освятив, преломив, даде святым Своим учеником и апостолом, рек.

В этой части молитвы происходит и самое главное воспоминание таинства Тайной вечери и раскрывается смысл евхаристической жертвы. Особенно в молитве Василия Великого видно, за что приносится евхаристическая жертва и происходит умаление Христово. Когда начинается умаление Сына Божиего, или иначе – кенозис, Божественное истощание? Бог Себя ограничивает и умаливает уже в Своем предвечном Совете: Сотворим человека по образу и по подобию нашему. Как говорят святые отцы, этот предвечный совет о сотворении человека уже был советом о принесении крестной жертвы Сына Божия, о Его воплощении. Когда в молитве Василия Великого говорится об истощании, что персть взем от земли, и, образом Твоим, Боже, почет, положил еси в раи сладости… жертва уже приносится… Бог Себя ограничивает присутствием свободной личности на земле, присутствием Своего образа и подобия, которая одарена бессмертием и свободной волей. И ради него совершается великая жертва. Но не только ради него. Хотя бо изыти на вольную и приснопамятную и животворящую Свою смерть, в нощь, в нюже предаяше Себе за живот мира… Эта жертва приносится за жизнь мира. Этой жертвой объемлется все, что Бог сотворил, и что было хорошо весьма. Весь этот мир сотворен только ради человека. Он существует только постольку поскольку существует человек. Этот мир сотворен, чтобы человеку в этом мире жилось хорошо и удобно, радостно и счастливо. Богословы говорят, что мир антропоморфен, сориентирован на человека. Он так по человечески сделан, все настолько продумано в этом мире, что человек может в нем жить. И поэтому, когда человек согрешает, этот мир искажается, портится, начинает подвергаться тлению. И Царство Небесное, исполнение полноты времен, когда Бог будет всяческая во всем, может наступить только через человека. Приимите, ядите, Сие есть Тело Мое, 

еже за вы ломимое во оставление грехов. Эта часть евхаристической молитвы заканчивается установительными словами, которые являются словами учреждающими само таинство Евхаристии, по поводу которых велось много споров. Во время совершения Тайной вечери Самим Господом нашим Иисусом Христом именно этими словами Господь обычный хлеб и обычное вино соделал Своим Телом и Свою Кровью. Это и послужило очень буквальному их пониманию западной Церковью, и в русской Церкви долгое время тоже шел спор, когда же, собственно говоря, происходит преосуществление святых Христовых Таин, на каких словах, в каком месте Литургии совершается сама тайна преложения хлеба и вина. В России в течение огромного периода времени не развивалось богословия. В связи с нашествием татар, в связи с разрозненностью русской земли духовного образования практически не было. А

богословское образование могла иметь только западная часть Церкви, которая находилась в киевской митрополии и сначала была под властью литовских князей, потом Польши. Митрополит Петр Могила создал в Киеве духовную академию, которая носила на себе следы католического западного влияния. Юноши славяне посылались учиться на Запад в римо-каталические школы, обучение там носило очень серьезный схоластический характер, и наше богословие до сих пор носит на себе ее следы. Тогда делалось так — православные юноши принимали униатство, чтобы обучаться в католических школах, а когда возвращались на родину, они каялись в том, что были униатами, становились православными и таким образом приносили с собой некую ученость. Многие дисциплины в Киево — академии преподавались на латыни, переводилось большое количество католической литературы. Другой литературы не было, и преподаватели пытались католическую литературу сделать более не менее православной. Инструмент критики католицизма они брали у протестантов: католическую литературу они опровергали протестантской, и считалось, что это и есть православие. Поэтому очень много было искаженного. Но так как все-таки самые образованные люди были в киевской митрополии, то после соединения с Украины и России и образования единой Церкви под московским патриархом, самых ученых людей брали для постановления на архиерейские кафедры именно оттуда. Например, одним из таких замечательных архиереев был митрополит Димитрий Ростовский. Но при этом не был чужд католическому влиянию, был, например, приверженцем католического догмата о непорочном зачатии. Среди прочих возникли споры и о преосуществлении Даров, отголоски которых до сих пор присутствуют в Литургии. И здесь вспоминаются те самые слова, которыми Господь установил Тайную вечерю, само Таинство Евхаристии, когда Он взял чашу на пасхальной трапезе и благословил вино, хлеб взял и, разломив его, благословил, раздал ученикам и сказал такие слова, которые стали центральными словами воспоминания Литургии. Католики считают, что именно эти слова являются самыми главными молитвенными словами, как они называют, тайносовершительной формулой, после которых вино и хлеб становятся Телом и Кровью Христовой, и именно на этих словах они благословляют Чашу и Хлеб. В католическом сознании священник является заместителем Христа, и как бы руки Христа осуществляют Евхаристию. Но Христа никто собой заменить не может, да этого и не нужно. Он с нами до скончания века, Он никуда не уходил, Его не надо замещать. Хотя Он и находится со Своим Отцом в Троице Святой и в Царствии Небесном, но Он всегда с Нами. Но православная Литургия как бы сама собой, всем своим строем указывает, на то, что является главным. В нашем сознании священник не заместитель Христа на Литургии, он – предводитель народа Божиего и больше ничего. Поэтому во время Литургии он не совершает ничего сам, он – предстоятель перед Богом, умоляющий Бога совершить эту тайну. И поэтому, когда священник произносит Приидите, ядите…, он вспоминает, как Христос на Тайной вечере, произнося эти слова, оставил нам воспоминание Своего спасительного страдания. И только после этого совершается одно из самых важных литургических действий, кульминационным моментом евхаристической непрекращающейся молитвы является эпиклеза, что значит призывание Святаго Духа. Поминающе убо спасительную сию заповедь, и вся яже о нас бывшая: Крест, Гроб, тридневное воскресение, одесную сидение, Второе и славное паки пришествие: (и вслух произносит) Твоя от Твоих Тебе приносяще от всех и за вся. После произнесения установительных слов священник молится, вспоминая эти события, как уже в вечности совершившиеся, он вспоминает даже второе пришествие. Ведь мы говорили, что

Литургия для нас — это пребывание уже в вечности, это приобщение к Царствию Небесному, жизнь будущего века, к которой мы, временные, приобщаемся. В нас соединяются несоединимые и невместимые человеческим сознание вещи, одновременно прошедшее, настоящее и будущее. Ведь практически мы живем либо в прошедшем, либо в будущем, мечтаем или вспоминаем, а в настоящем мы почти не пребываем. Это практически неуловимое время, раз — и его нет. А Царствие Небесное — это настоящее, и оно с нами происходит как раз на Божественной Литургии. Мы настоящему приобщаемся, мы настоящими становимся, благодаря тому, что Господь Сущий, то есть настоящий в своем абсолюте, дает нам возможность к этой сущности приобщиться, приобщаясь к Его природе, вкушая Тело и Кровь. И поэтому для нас это воспоминание заключается в том, что раз мы приобщились настоящему, несмотря на то, что мы еще временные, в нас вступила вечность. Мы опять как бы находимся совсем в другом мире. Так вспоминает человек об опасности, от которой он замечательным образом избавился. Литургия для нас является таким воспоминанием: мы воспоминаем спасительное это таинство, крест, гроб, воскресение, одесную седение и второе пришествие, как будто находясь уже в Царствии Небесном, где спасенный человек, оглядываясь назад, вспоминает, как проходило это плавание. * * * За возношением Святых Даров совершается их преложение. Этот момент является началом одного из самых важных литургических действий, кульминационного момента евхаристической непрекращающейся молитвы, на богословском языке называемого — эпиклеза или призывание Святого Духа на предложенные Дары, хлеб и вино, и преложение их в Тело и Кровь Христовы. И вот священник берет в свои руки Святые Дары и, вознося их над Святым престолом, возглашает – Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся. Что же приносит священник Твоя от Твоих? Это принесение как раз проскомидии. Вспомните, как на дискосе таинственным и символическим образом изображена вся Церковь, Христос, Агнец, Матерь Божия, святые апостолы, все святые, и все живые и мертвые, окружающие Христа. Дискос, как образ самой вселенной, и дискос, как образ самой Церкви, возносятся ко Христу священником: Твое мы Тебе приносим, от тех, кто Тебе принадлежит, за всех и за вся. Литургия и проскомидия совершается не только в память живых и мертвых, не просто о нашей земле, но за весь мир, за всю вселенную. Мы молимся о вселеной, о галактиках, метагалактиках, черных дырах, о всем, что Господь сотворил. Мы пришли сюда и все, что могли, Тебе принесли. А все, что у нас есть, это обязательно принадлежит Богу. Мы принесли Тебе Твое. Что на земле есть, что Богу бы не принадлежало? Хлеб — это Твое. Вода — это Твое. Вино — это Твое. Ничего своего у меня нет. Все — Твое. И я — Твой. В этой фразе есть некоторый абсурд, но удивительным образом мы показываем, что путь Церкви восходящий ко Христу, это путь крестный. Священник перекрещивает руки, вознося перед молитвой эпиклезы святые Дары на престол. Вот путь каждого из нас и всех вместе: принесение себя вместе со всеми за других, от всех и за вся Богу. Это путь восхождения и крестоношения, единственный существующий путь для соединения со Христом, для того, чтобы получить от Бога жизнь вечную. * * * Этот момент является началом молитвы эпиклезы, кульминационной части молитвы анафоры, в которой совершается призывание Святого Духа на предложенные Дары, хлеб и вино, и преложение их в Тело и Кровь Христовы. Хор поет: Тебе поем, Тебе благословим, а священник читает молитву призывания Духа Святаго на Дары. Еще приносим Тебе словесную сию и бескровную службу, и просим, и молим, и мили ся деем, низпосли Духа Твоего Святаго на ны, и на предлежащие Дары сия. Это очень короткая молитва, которая не слышится нами, потому что в этот момент хор поет Тебе поем, но этой величайшей молитве совершается основное прошение всей молитвы эпиклезы, и Святые Дары прелагаются в Тело и Кровь Христовы. Обратите внимание на такие слова молитвы: мы просим послать Духа Святого на нас и на Дары. Мы просим всех нас сделать Телом Христовым, чтобы все мы в храме предстоящие, весь народ Божий, вся Церковь стала Телом Христовым, — чтобы хлеб стал Телом Христовым, и чтобы мы стали Телом Христовым. Чтобы все через приобщение Святых Таин стали Церковью. Это благодатное сошествие Духа Святаго не может обойти нас. Это очень важное для осознания молитвенное слово. Не только приготовленные хлеб и вино, мы все, участвующие в Литургии, в данный момент — Евхаристия. На каждого из нас сходит благодать Духа Святаго, претворяющая нас в Тело Христово. В этом еще одно основание каждому участвующему в Литургии причащаться Святых Христовых Таин. Все Литургические молитвы, если мы не причащаемся Святых Христовых Таин, обессмысливаются. Вот мы участвуем в Евхаристии, стоим во время евхаристического канона, все молятся, чтобы Дух Святой сошел на нас, Господь посылает Духа Своего Святаго, а мы его не принимаем. Мы в каком-то странном положении тогда пребываем, если просим о дарах, а потом от них просто отворачиваемся. Обессмысливается даже наше приношение, если мы, просив за них, сами себя не принесли. * * * Для того, чтобы подчеркнуть значение эпиклезы в Литургию вошло особенное молитвословие, которое не было внесено ни Василием Великим, ни Иоанном Златоустом, а является поздним привнесением именно как момент этого спора. Это тропарь третьего часа на призывание Святого Духа: Господи, иже присвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый того Благий не отыми от нас, но обнови нас, молящихся. Тропарь не является частью евхаристической молитвы, но он был внесен не так давно как еще одно подтверждение, что преложение Святых Даров не происходит в момент призыва Иисуса Христа, а в момент призывания Святого Духа. Дух Святой совершает это таинство, это Он прилагает вино в Кровь и хлеб в Тело Христовы. Священник воздевает руки и трижды читает тропарь третьего часа со стихами Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Тропарь стоит несколько неудачно, он прерывает единую молитву священника, и во многих Церквях его читают в другом месте – до молитвы эпиклезы. И после этого дьякон, указывая на святые Дары говорит, – Благослови, владыко, Святый хлеб. Священник, продолжая молитву эпиклезы говорит, указывая на предлежащий Агнец, – Сотвори убо хлеб сей Честное Тело Христа Твоего. (Аминь) Дьякон говорит Аминь от лица всей Церкви, и всем следовало бы сказать Аминь. Потом дьякон указывает на потир и говорит, – Благослови, владыко, святую Чашу. Священник произносит: А еже в Чаше Сей честную Кровь Христа Твоего. Дьякон, а вместе с ним и все люди, говорят Аминь. Дьякон указует сначала на Дискос, потом на Чашу со словами, – Благослови, владыко обоя. И священник благословляя хлеб и вино говорит, – Преложив Духом Твоим Святым. Дьякон и священник делают поклоны перед престолом и трижды говорят Аминь. Вот совершается эпиклеза и это является самым пиком евхаристической молитвы, во время которой и совершается преложение Святых Даров. * * * Вся евхаристическая молитва обращается к Богу Отцу. Здесь очень важный духовный момент. К Богу Отцу обращается Церковь, а Церковь — это Тело Христово. Как преподобный новопрославленный сербский святой величайший богослов прп. Иустин Попович, сказал, что Церковь — это Господь наш Иисус Христос. Это Богочеловеческий организм. И раз Богочеловек обращается к Богу, то Он обращается, как Богочеловек к Своему Отцу. И поэтому здесь совершается величайшая тайна непостижимая, плохо нами осознаваемая, но это величайшее чудо — когда Церковь обращается, как Сын Божий к Своему Отцу. И поэтому молитва Отче Наш, которая будет звучать в конце Литургии, эта та самая молитва, которая равняет Христа, Сына Божия, и Церковь, ставит их на одну ступень отношения к Богу Отцу. Поэтому, когда мы говорим – Низпосли Духа Твоего Святаго… – мы все обращаемся к Богу Отцу. Сотвори, как мир сотворил, как сказал – Да будет. И здесь совершается это сотворение Тела и Крови Христовых, как некое новотворение мира, потому что Господь творит Духом Святым Тело Христово, Тело своего Единородного Сына. Священник здесь может только отступить в сторону. Он благословляет внешне это действие своей десницей, но таинство совершается только потому, что Господь слышит Свою Церковь. И мы просим – сотвори убо Хлеб Сей честное Тело Христа Твоего… приложив Духом Твоим Святым – потому что Ты сейчас Духа Своего посылаешь, чтобы все это стало Телом и Кровью Христовой. В этом и заключена самая высшая точка евхаристическом молитвы, ее кульминация, которая к величайшему сожалению для многих и многих из нас остается почти незамеченной в Литургии, потому что хор поет Тебе поем и мало, кто знает, что происходит за стенами алтаря. Молитва эта происходит в тайне, а молитва которая принимается католиками, произносится вслух, и на нее, конечно же обращается внимание. Здесь внешне происходит как бы смещение акцента для людей, которые не знакомы с тайными молитвами евхаристическими, с внутренним ее смыслом. Это, конечно, очень грустно, когда люди, стоящие на Литургии, в этот самый грандиозный ее момент отсутствуют своим сердцем, своей молитвой. Вся Церковь должна сказать громко – Аминь, Аминь, Аминь, – когда это говорит дьякон за всю Церковь. ЭтоАминь – наше принятие того, что творит Господь. Это наше общее дело, которое по-гречески называется Литургия. Наше общее дело не только с нами, но общее дело с Богом. * * * Сразу после молитвы призывания священник молится: Якоже быти причащающымся в трезвление душ, во оставление грехов, в приобретение Святаго Твоего Духа, во исполнение Царствия Небеснаго, в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение. Особенно потрясающе звучит эта молитва в Литургии Василия Великого: Нас же всех, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единаго Духа Святаго причастие… И сразу после этого священник молится, ходатайствуя о живых и о мертвых: Еще приносим Ти словесную сию службу, о иже в вере почивших, праотцех, отцех, патриарсех, пророцех, апостолех, проповедницех, евангелистех, мученицех, исповедницех, воздержницех, и о всяком дусе праведнем в вере скончавшемся. Молитва, которая началась со слов «Достойно есть…», заканчивается здесь, колоссальным ходатайством Церкви о всем мире, в которой включены все потребы мира, все люди. Не осталось ни одного момента, который бы Церковь не возносила со своим слезным ходатайством, это молитва Церкви перед Телом и Кровью Христовой – молитва космическая, она обнимает собой всю вселенную. Как распятие Христово совершилось за жизнь всего мира, так и Евхаристия совершилась Церковью за весь мир, и за весь мир приносится Церковью ходатайство Богу на Евхаристии. Это поминовение — самое важное поминовение во всей Литургии. Здесь идет ходатайство о святых и мертвых, совершается как бы вторая проскомидия. Помните, как во время проскомидии священник перед Агнцем вспоминал всех святых, потом всех живых и всех усопших. Та же молитва повторяется, но уже перед истинными Телом и Кровью Христовыми. Священник молится о вселенной, о всем космосе, и мы снова как бы возвращаемся в проскомидию, в проскомидийное поминоване всех живых и усопших. Такое ощущение, что Литургия разворачивается во всей полноте и снова, как круг вечности, приводит нас к самому началу жертвоприношения, потому что снова вспоминается вся Церковь, как во время проскомидийного чтения, но Церковь уже осуществленная, осуществившая себя, как Тело Христово

Подготовка к причащению

После окончания евхаристической молитвы начинается третья часть Литургии верных, во время которой Церковь готовит молящихся к святому причащению и происходит причащение священнослужителей и мирян. Звучит просительная ектенья «Вся святые помянувше, паки и паки миром Господу помолимся...» с особыми прошениями. Она готовит каждого участника Литургии к духовному настрою для причащения Святых Христовых Таин, чтобы Бог все принял на небесный свой жертвенник, даровал благодать Святаго Духа, чтобы мы имели возможность принять этот дар неосужденно. Во время этой ектеньи священник читает молитву: Тебе предлагаем живот наш весь и надежду, Владыко Человеколюбче, и просим, и молим, и мили ся деем: сподоби нас причаститися Небесных Твоих и страшных Таин, сея священныя и духовныя трапезы, с чистою совестию, во оставление грехов, в прощение согрешений, во общение Духа Святаго, в наследие Царствия Небеснаго, в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение. И после этого священник просит сподобить нас с дерзновением, неосужденно смети призывати Отца Небесного. * * * Отче наш… звучит, как молитва евхаристическая. В ней мы испрашиваем хлеб наш насущный, который и является тем самым хлебом, который во время евхаристии стал Телом Христовым. Церковь в лице собранных на Литургию — это то человечество, которое должно стать Сыном Божиим. И вот это человечество, как Сын, поет молитву Отче наш. Молитва «Отче наш…», как бы ни казалась она понятной, частоупотребляемой, и известной, гораздо больше того, что мы знаем о молитве. Это единственное, что Господь нам Сам даровал в ответ на просьбу апостолов научить их молиться. Почему же существует много других молитв? Но если мы внимательно посмотрим, то все другие являются так или иначе переложением молитвы Отче наш, каждая святоотеческая молитва есть ее интерпретация. На самом деле мы все время молимся одной молитвой, просто потом она представлена в молитвенном правиле разнообразно и более адаптировано к определенным обстоятельствам нашей жизни. Три составляющих молитвы — покаяние, благодарение, просьба. А молитва Отче наш, в этом смысле — нечто иное. Хотя в ней есть просьбы, но просьбы своеобразные, то, чего чаще всего мы не просим. Молитва «Отче наш» это указание пути к Богу и мольба о помощи в этом пути. Господня молитва концентрирует в себе весь мир христианский: в ней все собрано, раскрыт весь смысл христианской жизни, нашей жизни в Боге. * * * После того, как пропевается молитва Отче наш, которая является последним евхаристическим прошением, священник читает главоприклоненную молитву – Мир всем. Главы ваша Господеви приклоните, дает благословение верным, все преклоняют свои головы и священник в алтаре молится чтобы Господь милостиво призрел на преклонивших перед ним свои главы, подал им все потребные блага и послал по нужде каждого человека, Благодарим Тя, Царю невидимый… Сам, Владыко, с небесе призри на подклоньшия Тебе главы своя; не бо подклониша плоти и крови, но Тебе, Страшному Богу. Ты убо, Владыко, предлежащая всем нам во благое изравняй, по коегождо своей потребе: плавающим сплавай, путешествующим спутешествуй, недугующия исцели… В этом молитве священник просит о земном, чтоб Господь послал по нужде каждого человека, — плавающим сплавай, путешествующим спутешествуй, недугующия исцели… Все собравшиеся о своих нуждах уже думать не могут, они думают о Боге, а священник ходатайствует, чтобы к этому поиску Царства Небесного и правды его все остальное приложилось… Молитва заканчивается возгласом Благодатию и щедротами и человеколюбием… Хор отвечает Аминь. В этот момент обычно принято закрывать завесу Царских врат, но вообще-то в служебнике написано указание, что священник в этот момент тайно молится перед святыми дарами. Он читает молитву на преломление Хлеба и принятие Евхаристии: Вомни, Господи…, в которой просит Господа, чтобы Он сам преподал ему и всем служащим с ним, то есть всем, предстоящим в храме, Тело и Кровь Свою. И сподоби державною Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и Честную Кровь, и нами – всем людем. Дьякон крестообразно, стоя перед святыми вратами, крестообразно препоясуется орарем, показывая этим готовность послужить святой Евхаристии и священник с дьяконом трижды тайно произносят: Боже, очисти мя, грешнаго, и помилуй мя. Когда дьякон видит, как священник простирает свои руки к Агнцу, он говорит Вонмем, то есть будем предельно внимательны, дьякон призывает молящихся к благоговейному стоянию, и входит в алтарь. А священник берет в руки Святой Агнец, возносит его высоко над дискосом, и говорит Святая Святым. Это очень важный возглас. После этого и должна закрываться завеса Царских врат. Алтарь во время причащения священнослужителей становиться подобием сионской горницы, в которой апостолы наедине со своим учителем приняли причастие.

* * *  

Святая Святым – возглас в конце Литургии прежде, чем каждый из нас подойдет к Чаше. Церковь провозглашает, что сейчас Святая будет преподан Святым, то есть каждому из нас. Это очень важный возглас, потому что с одной стороны каждого присутствующего в храме Господь призывает к святости, а с другой стороны Господь видит в каждом присутствующим эту святость и каждого считает уже святым, потому что только святым может быть преподано Тело и Кровь Христовы, только святым можно общаться с Богом и не быть истребленными Божественным пламенем, только святым открывается вход в Царствие Небесное, сейчас как раз и происходит в храме во время евхаристии отверзение небесных врат, присутствие Царствия Небесного пришедшего в силе, но на земле. Но Церковь на это возглашение отвечает от лица всех верующих – Свят Един Господь Иисус Христос во славу Бога Отца. Все, конечно, с покаянием и сокрушением сердечным произносят эти слова, с чувством полного недостоинства –никтоже достоин, .. как это священник читает во время херувимской песни. Мы не можем себе позволить не стремиться к святости. Литургия не оставляет нам никакой другой возможности. Каждому из нас на Литургии напоминается, кто мы такие, к чему Господь нас призывает, какими мы должны быть. Каждому из нас снова и снова дается то высокое задание, которое мы получили в святом крещении. И мы не должны бояться того, что нам предназначено быть святыми. Мы должны всем сердцем этого возжелать, и слышать эти слова, которые произносятся в храме, — Святая святым, — как относящиеся к каждому из нас. Только святым можно общаться с Богом и не быть истребленным Божественным пламенем. Только святым открывается вход в Царствие Небесное сейчас как раз и происходит во время Евхаристии отверзение небесных врат. Но Церковь на это отвечает от лица всех верующих: Един Свят, един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь. Все произносят эти слова с сокрушением сердечным и чувством своего полного недостоинства, потому что никтоже достоин

Причащение священников и мирян

После этого дьякон входит в алтарь и говорит священнику, который уже поставил Агнца на дискос: Раздроби, владыко, Святых Хлеб. И священник снова берет Агнца и разламывает Его крестообразно на четыре части со словами:Раздробляется и разделяется Агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, всегда ядомый и никогдаже иждиваемый, но причащающыяся освящаяй… Как вы помните, на самой печати Агнца изображено само имя Иисуса Христа и слова НИКА, что значит победа. В верхнюю часть дискоса кладется – частичка с именем Иисус, вниз частичка с именем Христос. Верхняя часть Агнца называется залогом. Когда совершается таинство хиротонии, рукоположенного батюшку подводят к святому престолу, епископ отделяет залог, и кладет в руки священника, со словами – прими залог сей… Священник держит его над престолом в течение остальной части службы. Это такой залог священства, залог самого главного, что священник в своей жизни совершает: совершение Литургии и приобщение народа Божия ко Христу. И все это находится в этом залоге: это Христос – Слово Божия, это Литургия, и это Тело Христово, которое вручается священнику, как залог его служения, о котором он должен будет дать ответ  В день страшного суда. И вот после того, как Агнец раздроблен и устроен на дискосе, священник берет этот залог и опускает его в чашу со словами – Исполнение Духа Святаго. Аминь. Этой частичкой никогда не причащаются на Литургии, хотя бывают исключения, когда не хватает частичек. После этого дьякон приносит теплоту, — Благослови, Владыко, теплоту, – и выливает в Чашу со словами – Теплота веры исполнь Духа Святаго. Аминь. Это обязательное условие для причащения Святых Христовых Таин. Теплота имеет значение во-первых традиционное, потому что в древности никогда не пили неразбавленное вино. Считалось, что неразбавленное вино пьют только варвары. Кроме того, когда вино не разбавлено, оно может сузить сосуды и вызвать кашель, особенно если это виноградное холодное вино. И, наконец, это символ теплоты веры человеческой. И еще – мы причащаемся живой крови, кровью Христа воскресшего, а не умершего, крови не человека, а Богочеловека.

* * *

После того, как Агнец раздроблен, священник и дьякон творят поклоны перед престолом просят прощения друг у друга и у всех присутствующих в храме и с благоговением причащаются Святых Христовых Таин — сначала Телом, а потом Кровью. Обычно во время причащения священников хор поет духовные песнопения, или

громко для всех читаются молитвы перед святым причащением, и все должны молча стоять и благоговейно слушать эти молитвы, готовя себя с сокрушенным сердцем к принятию Святых Христовых Таин.

* * *

После этого следует раздробление для причастия мирян, употребляется часть Агнца, с печатью Ни и КА для всех причащающихся. Со словами Воскресение Христово видевше… и тропари пасхальные священник берет в руки копие, аккуратно раздробляет в специальной тарелке. После этого Чаша покрывается покровцом. и очень аккуратно всыпаются в Чашу. Открывается завеса Царских врат и дьякон выносит Чашу. Дискос с частичками проскомидии остается на престоле. На нем остаются частички, которые вынимались из просфор в честь Богородицы, Предтечи, апостолов, святителей. Со страхом Божиим и верою приступите. Обычно сначала причащают младенцев, только кровью. Принимают благоговейно Святые Дары, целуют край чаши. Целование Чаши символизирует для нас прикосновение к

воскресшему Спасителю, осязание и удостоверение в истинности воскресения Христова. Потому что в данном случае край Чаши по толкованию некоторых литургистов символизирует ребро Христово. Здесь нам служит напоминанием Апостол Фома, которому Господь дал осязать ребра Свои и вложить персты в раны свои. Целуя край Чаши мы, как Фома, удостоверяем, что Христос воскрес во плоти. Священник причащая каждого говорит: се прикоснусь устам твоим и отыми беззакония твоя и грехи Твоя очисти, – слова которые произнес пророк Исаий.

* * *

Когда человек прикасается ко Христу, в его жизни происходит самое главное, — он входит в Царство Небесное. Но ведь понятно, что человек скверен, нечист, мерзок в глубине своей. Очень нехорош бывает человек. Но именно такого человека принимает Христос. Но как нас может коснуться Господь? Он может нас коснуться только Своим Распятием, Он может нас только за собой позвать. И ничего по-человечески приятного и радостного в этом нет. Потому что,

когда Господь тебя касается в Своем страдании, тебе от этого касания может быть очень и очень больно. Тебе от этого касания по человечески может быть очень и очень неудобно и неприятно. Потому что в этот момент Господь дает тебе почувствовать Себя, увидеть Себя и быть вместе с Ним в этом страдании. А это очень и очень непросто. Но ведь ради этого мы в храм пришли. Ради этого мы собрались причаститься. Но кто может вот так отвергнуться себя, жизнь свою перечеркнуть до конца и пойти за Христом, как Он того велит? Кто может сказать, что готов все погубить ради Христа и Евангелия, чтобы не отречься? Готовы ли? По настоящему ли это так? Действительно ли мы хотим вот так идти за Христом? Действительно ли мы так можем это делать? Кто может ответить на эти слова — да? Никто ответить не может. По человеческим силам это, наверное, невозможно. Человек может сердцем этого и желать, но все в нем восстает против этого, все протестует, — ну как же это можно сделать? Как же можно все забыть? Как же можно всего лишиться? И вот такая страшная вещь — мы поклоняемся Кресту Животворящему, мы крестились во Имя Христово, чтобы этот крест взять, нести и распинаться Христу, а с другой стороны, мы не можем, — говорит нам все наше существо. Не можем! — говорит наш ум и рассудок. Но и по другому мы тоже не можем, потому что клятвы же принесены, слово-то сказано, уже обеты даны Богу и обратного хода нет. И человек

живет в таком страшном раздвоении. Христос его зовет за собой, а человек противится этим словам, и мучается от этих слов, и никак не может решиться, чтобы снова взять крест и пойти за Христом. В таком состоянии мы приходим в Церковь, в таком состоянии мы живем, в таком внутренне немощном совершенно бессильном состоянии мы приходим и причащаемся Святых Христовых Таин, и просим у Бога, чтобы в это причащение Господь исцелил нашу душу и тело, исцелил нашу волю, помог бы нам осуществить себя в Его словах, сделать нас такими, какими Он хочет нас видеть. Потому что не по нашим силам быть христианином, не по человеческим силам Евангелие исполнить. Это надо понять — Евангелие человеку исполнить не дано, христианство выше человеческих сил. То, что Христос от нас требует, не может сделать человек. Поэтому христианство всегда было непонятно этому миру. И тогда Христос приходит к человеку и делает его таким, отвечая просто на желание человека быть таким, и отдает ему Себя в причастии Святых Христовых Таин, чтобы то, что невозможно для человека, стало возможно. И в этот момент происходит и страшное и великое. В этот момент человек причащается этого самого креста, которого он так боится. Мы причащаемся крови Голгофы, хотим мы того или не хотим. Но коли мы доверили себя, Он поведет нас на Голгофу… Когда мы идем причащаться, это должны быть главные наши слова, с этим чувством христианин идет причащаться, — Господи, с Тобой я готов идти даже на Голгофу. И тогда Он подает нам эту радость — быть до конца с Ним.

* * *

По причащении хор поет Аллилуйя, а священник заходит в алтарь и поставляет на престол Чашу. Дьякон берет в руки дискос и погружает в Чашу частички, которые оставались лежать на дискосе со словами: Омый, Господи, грехи поминавшихся зде кровью Твоею Честною, молитвами святых Твоих. Происходит завершение поминовения живых и мертвых, которые погружаются в смерть и воскресение Христово. Чаша с погруженными частичками в данном случае служит удостоверением того, что Господь взял на Себя грехи мира, омыл кровью Своей, Своим святым распятием, смертью и воскресением дарует каждому живот вечный. Причем здесь слова, когда мы говорим — Омый, Господи, грехи … под святыми разумеются не только те святые, память которых, скажем, совершаем в этот день, хотя, конечно же без сомнения, мы прибегаем к их помощи. Но под святыми понимаются все те, кто собраны в храме, все христиане, которые молились за тех, за кого вынимались частички. То есть молитвами всей Церкви и Кровью Христовой омываются и

прощаются грехи. Поэтому Литургическая молитва, конечно, является молитвой вселенской, молитвой всесильной. Когда Частички погружены в Чашу, она покрывается покровцом, на дискос кладутся покровцы и священные предметы, лжица и звездица, Священник поворачивается лицом к народу и, благословляя, говорит: Спаси, Господи, люди твоя благослови достояние Твое. И хор отвечает: Видехом Свет Истинный, прияхом Духа Небеснаго, обретохом веру истинную, Нераздельней Троице поклоняемся: Та бо нас спасла есть. При пении хором Видехом свет истины священник переносит Чашу на жертвенник, читая про себя молитву: Вознесися на небеса, Боже, и по всей Земли слава Твоя. Это напоминает о телесном вознесении Господа нашего Иисуса Христа и о будущем вознесении нас обоженных в Царство Небесное. Этот литургический момент еще раз подчеркивает предназначение человека, его высшую цель. Заметьте, что все законы природы падшего мира, действуют по нисходящей, как закон притяжения. Обычно все на землю падает, астероиды, дождь, град, все бедствия. Мы и мир-то называем падшим, это значит сверху вниз, по нисходящей, убывающей. То, что начинается, обязательно должно придти к своему завершению. А Христос, вознесшийся на небеса, прекращает как бы неумолимость действия законов падшего мира. Он от земли на небо возносится, указывая, что человек преодолевает своим приобщением к Богу всякое земное притяжение. Господь вознес всю нашу природу,

которую взял на Себя, зная все наши немощи, зная всю нашу удобоприклонность на грех, часто наше нежелание духовной жизни. И поэтому для нас не может не быть такой же радости, несмотря на то, что мы очень грешны, несмотря на то, что нас все время тянет вниз, — Господь все равно возносит до небес. И иного пути у христианина нет. Преодолевая всякие земные законы, все законы падшего мира, человеку дается возможность жить не падая, жить не в падшем мире, не в падшем состоянии, а в возносящимся, в состоянии стремящемся ввысь. И этому вознесению человеческому конца тоже не будет. Священник кадит святые Дары, поклонившись Им берет Чашу со словами: Благословен Бог наш, и обратившись лицом к народу произносит: Всегда, ныне и пристно и во веки веков, напоминая об обетовании Спасителя пребывать в Церкви до скончания века Благодарение Последняя часть Литургии верных включает благодарение за причащение и благословение на выход из храма. Хор поет Да исполнятся уста наши хваления Твоего, Господи…, а дьякон выходит со своей последней благодарственной ектеньей после принятия Святых Христовых Таин, начинающейся со слов Прости приимши… Прости происходит от глагола простираться, то есть человек должен стоять прострясь, благоговейно устремленно ввысь. Когда мы принимаем Святых Христовых Таин, все наше состояние должно простираться к Богу, быть благоговейно напряженным. В этот момент священник складывает антиминс, берет Евангелие и, делая на престоле крест, читает: Яко Ты еси

Освящение наше, и Тебе славу возсылаем... И идет читать заамвонную молитву: С миром Изыде во имя Господне… Благославляю благословящие Тя, Господи… Хор поет Буди имя Господне благословенно отныне и до века и 33 псалом: Благословлю Господа на всякое время... Священник произносит отпуст: Воскресый из мертвых Христос, истинный Бог наш... и, осенив народ Крестом, дает его для целования молящимся. Обычно в это время читаются благодарственные молитвы. Еще раз осенив народ крестом, священник возвращается в алтарь, закрывает царские врата и задергивает завесу.

* * *

Богослужение закончено. Что такое богослужение? В самом простом понимании, это когда мы приходим в храм, чтобы служить Богу. Но если мы вдумаемся в это слово, то заметим, что вообще-то трудно сказать, кто кому служит. Как и многие слова, которые мы употребляем в Церкви, слово Бого-служение имеет как бы двойной смысл. На богослужении происходит то, что Господь совершил на Тайной Вечери. Он собрал Своих учеников, снял с Себя верхние одежды, взял тазик с водой и начал к каждому подходя, умывать их грязные ноги. Умывать каждому, вплоть до предателя, вплоть до

изменника, кто будет неверным Ему. Умывать с любовью, кротостью и смирением. Вот образ Богослужения — Бог служит Своим ученикам. Когда мы собираемся в храм, Господь всем нам ноги умывает. Мы иногда показываем детям на примере, пытаясь научить тому, чего сами не делаем никогда. Вот мы говорим: надо делать так, надо делать этак, а сами не делаем. И кажется, что вот Господь ради такого примера один раз снял с Себя одежду, и показал, как надо делать. Нет, не так Господь. Он умывает ноги Своим ученикам, потому что Он это делает всегда, Он это делает постоянно, и в этом смысл Его отношения к нам. По-другому Он не поступает с нами никогда. Когда мы приходим в Церковь, когда мы только готовы к Нему прикоснуться, Он сразу же начинает нам ноги умывать. Иногда мы думаем, что, приходя в Церковь, мы замечательный подвиг совершаем. Как много мы делаем для Бога тем, что пришли в храм, на исповедь, подали записки. И не понимаем, что, приходя в Церковь, мы приходим в ту же сионскую горницу, где Господь умыл ноги своим ученикам, и что когда мы приходим в Церковь, Он начинает это делать с нами. Мы приходим к Богу с тем, чтобы просить у него помощи, и Он тут же начинает нам служить, и исполняет наши мелочные желания, наши пустые человеческие житейские потребы, которые не приносят нам никакой духовной пользы. Но Он и в этом помогает нам всегда. Даже в мелочи Он начинает нам служить. Мы приходим на исповедь, Он начинает нам служить, и умывает нам не только ноги, но и руки и главу, потому что мы все скверные. Он умывает нас всех в исповеди. Мы приходим на Божественную Литургию. Кто кому служит на этом богослужении? Он отдает нам Свое Тело и Свою Кровь. Он совершает Свое богослужение по отношению к нам. То же самое происходит и во всех таинствах, и в молитве, — везде заложен этот образ омовения наших ног, и это и есть настоящее Богослужение. И так во всем, что совершается в храме. Все, что происходит с нами в Церкви, это есть непрестанное служение Бога человеку, полное Его служение пока Он во славе вознесся и сел одесную Отца. Когда мы говорим, что совершается богослужение, мы видим, что совершается оно с горней стороны. Мир горний служит нам, а Господь его возглавляет. Всех приходящих в храм Господь принимает и для нас совершает богослужение как Первосвященник. И ждет от нас только одного, чтобы мы были на Него похожими. Омыв ноги Своим ученикам Господь сказал им: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам». И тогда встает вопрос о том, что же такое богослужение для нас. И если мы правильно видим образ, который дал нам Господь, мы понимаем, что наше богослужение совершается тогда, когда мы служим ближнему своему и когда мы по настоящему и глубоко исполняем перед Богом Его заповеди. А как еще мы Богу можем послужить? Ну что Богу, в принципе, может быть от нас нужно? Наши свечи? Наши деньги? Наши записочки? Наши молитвы? Посты? — Понятно, что ничего этого Богу не нужно. А Богу нужна только любовь, сердечная глубокая любовь. Проявление этой любви и есть наше богослужение, когда каждый служит Богу тем даром, в котором он призван. В этом заключена тайна богослужения. Так оно становится смыслом нашей жизни, и тогда все, что бы человек ни делал, вся жизнь его — это

служение Богу и продолжение Божественной Литургии. Соединение богослужения и благодарения, когда Господь служит нам, а мы Ему, и есть Божественная Литургия, общее дело Божие и народа Божиего, соединяющее человека и Бога и в этом соединении осуществляющее Церковь, как Богочеловеческий организм. Тогда Церковь становится действительно вселенским событием, Церковью кафолической и всепобеждающей.