Страстная седмица.

Великая пятница.

Наши смерти состоят из греха. Они составлены из болезней, предательств, измен, отступничества, самодовольства и гордости, воровства и зависти, жадности и похоти… Они сотканы из наших же грехов – год за годом, день за днем, мы плетем это смертное кружево для себя и других, ближних и дальних. Мы вяжем, шьем и ткем эти саваны для нашего погребения.

В эти путы смерти не случайно попали еще двое. Как представители тех, кто глумился над Крестом, и тех, кто горестно взирал на него – как делегаты от всего человечества – взявшего Крест и отвернувшегося от него – два разбойника были распяты по обе стороны от Спасителя. И для них, пригвожденных и связанных, лишенных свободы сопротивления, движения и мало-помалу дыхания, для них оставалась одна лишь свобода – свобода веры.

Эта свобода дает человеку право вхождения в то Царство, где нет печали, где Господь Сам отирает всякую слезу с наших лиц, – Царство света, добра, справедливости и любви. Благоразумный разбойник увидел его не там, в будущем, он ощутил его дыхание – в дыхании Распятого рядом. В смертных муках и мучительной смерти Иисуса из Назарета он увидел Жизнь и Жизнеподателя. Может, несколько странно и нелепо – но он единственный из всех оказавшихся там, на Краниевом месте, поверил надписанию Пилатову на Кресте Христа!

И это про́клятое, грязное место, свалка и помойка за пределами Святого города вдруг озарилась для этого разбойника и грешника светом и чистотою рая! Вера открывает нам Царство, силу и славу Божию – в любом месте, как бы ни было оно неприглядно – даже внутри нас! И надо лишь перебить, переспорить, перекричать в себе того, другого, богохульствующего разбойника, чтобы сказать Христу: вспомни обо мне, открой объятия, дай руку мне там, в темной долине смерти, и я не убоюся зла. Помяни мя – преступника, Ты, осужденный человеческим судом. Понесший на себе наши немощи – приими меня, больного, освобождающий узников ада – помяни мя, полагающего себя про́клягым за совершенные грехи!

Наша свобода принесла нам трагедию. Несправившиеся с нею, мы сами связали себя грехами, опутали себя смертью, завязав все наши немощи, боль и драмы в один неразрешимый узел.

Мы удалились от Бога и наши жертвы Ему перестали быть потребностью души, перестали быть жаждой Бога – тогда за всех нас Он говорит: «Жажду!». И мы подносим к Его устам уксус, смешанный в желчью. Разъедающая кислота нашей ненависти и желчь нашей людской злобы – вот чем мы отвечаем на жажду Бога единения всех. По нашим грехам, на мгновение Отец и Сын стали далеки друг от друга, как небо и ад! Но тут же это объятие Отца с Сыном восстанавливается, но Отец уже держит в руках мертвого, убитого нами Сына. «В руки Твои предаю дух Мой!». Царь, принявший образ и облик раба, Пастырь, ставший жертвенным Агнцем, Любовь, ставшая как будто навсегда жертвой смерти.

Чужие Богу, станем сегодня все Иосифами – один, отчим, держал Его нежно в своих объятиях входящим в жизнь младенцем. Другой, из Аримафеи – бережно, как величайшую ценность мира, снимает Его с Креста. Землетрясение, мрак, раздранная завеса Храма… Но мир остается миром. Печать его – на камени Спасова гроба, злодеи торжествуют, праведники преследуемы, солдаты стоят с оружием на посту, в охране. Но, там, за толщею скального массива, в темноте и глубине адских глубин и горных пород, разгорается искра Благодатного огня Пасхи, Невечерний Свет Воскресения!